Десять фотографий с двумя мужиками в ресторане. Даже обидно, что моя фантазия не способна придумать что-то эдакое.
— Что скажете? — обратилась я к Городецкому, не очень-то рассчитывая на успех. Он задумчиво на меня посмотрел, но ничего не сказал. — Вы знаете этих типов? — не оставляла я попыток разобраться в происходящем.
— Одного, — он постучал пальцем по мужчине, что был с типом из “Тойоты”, как же все-таки его зовут, вот голова дырявая.
Второму мужчине на вид было к сорока, поджарый, лицо ничем не примечательное, русые волосы, на глазах очки для зрения.
— И кто это? — задала вопрос, решив, что если Городецкий расскажет, то и я открою ему тайну, то есть выдам данные, которыми располагаю.
Но Пал Сергеич не почувствовал, какое счастье плывет к нему в руки, потому что сказал:
— Это неважно. Давай-ка выбираться отсюда.
Вскоре мы уже ехали в машине.
— Вы же не против, если я почитаю Лизин дневник? — задала вопрос.
Городецкий нахмурился, но промолчал. А молчание, как известно, знак согласия. В этот раз я начала сначала. Блокнот формата А5, нелинованный, скорее даже, скетчбук. Исписан на треть. Даты девушка не ставила, и это был все же не совсем дневник, кажется, она записывала туда все, что приходило ей в голову. Кто же виноват, что Лизина голова была забита по большей части Городецким.
В основном, там были дифирамбы его уму, красоте и сексуальности. Хотя нет, вру, про то, насколько он великолепен в постели, девушка тоже расписала. Да так красочно, что я принялась краснеть, надеясь, что Городецкий этого не заметит. Ага, как же.
— Что там? — спросил он и тут же вытащил блокнот из рук. Пробежав бегло по листу, усмехнулся, качнув головой, и бросил мне его обратно на колени. Кинув на меня взгляд, спросил. — Понравилось?
Я покраснела еще больше, хотя была уверена, что больше уже невозможно.
— Нет, — все же буркнула, переворачивая страницу.
У Лизы явно был писательский талант, потому что картинка в голове стояла очень чёткая и яркая. Пришлось демонстративно перелистать несколько страниц, пробегая глазами, чтобы понять суть.
Подозрения о другой женщине начали посещать Лизу ещё в апреле. Городецкий отстранился, стал более замкнутым. На майские праздники никуда не вывез, гад такой. Про гада это не Лизы, мое личное дополнение.
А потом была запись: Кирилл сказал, у него есть другая. И я наконец вспомнила, как звали мужика на “Тойоте”. Дальше Лиза развела шпионскую деятельность, а именно выследила Пал Сергеича. “Он подвозит ее домой”, “она невеста его сына!”, “он смотрит на неё так, словно готов проглотить целиком, на меня он никогда так не смотрел”.
Черт, это было все равно приятно. Если Лиза, человек со стороны, заметила, значит, так и есть?
В остальном были переживания и домыслы, к сожалению, ничего общего с реальностью не имеющие. К сожалению? Я сказала, к сожалению?
Но все же я подметила пару интересных моментов. Например, меня заинтересовала фраза “а я ведь хотела ему помочь”. Хотела помочь? В чем? Уж не сфотографировав ли тех мужчин? Ведь Городецкий одного из них знает. Но ведь этот Кирилл ей тоже знаком. Ее втравили в историю, а она вместо того, чтобы помогать Кириллу, решила защищать интересы Городецкого? Пока тот внезапно не переключил своё внимание на другую, то есть меня. И тогда она передумала?
Если так рассуждать, выходит, эти двое на фото вместе не должны были быть. И факт встречи говорит нам о том, что… Да черт его знает, о чем он говорит, что-то я вовсе запуталась в происходящем. Вот бы Лиза очнулась и все рассказала, после произошедшего вряд ли ей придёт в голову увиливать.
Последние записи были совсем сумбурными. Девушку штормило от “я должна ему рассказать” до “он заслужил то, что получает”.
Но в Питер поехала, выходит, победило человеколюбие. Только вот проявить его она не успела.
Тут я уставилась на чистый лист блокнота и нахмурилась. Что-то он мне напоминает. Выдернув листок, сложила пополам. Городецкий, бросив взгляд на листок, посмотрел на меня и выругался.
— Записка была написана на листке из этого блокнота, — сказала я, широко раскрыв глаза от странного восторга. Нездорового, конечно, просто такие страсти-мордасти со мной ещё не происходили. Это вам не в шкафу сидеть.
— Что же это выходит, — продолжила я, — тот, кто стукнул Лизу, забрал блокнот и привёз его к ней домой? Зачем?
Городецкий вздохнул.
— Возможно, рассчитывал на то, что менты найдут его раньше. Но они народ нерасторопный, на наше счастье. Да к тому же Лиза в Питере, это тоже несколько усложняет процесс.
— Да уж, — высказалась я, он только бровями повёл.
— А если там и правда найдут мои отпечатки? Я ведь ничего так и не стёрла.
— Я решу этот вопрос, — коротко ответил Городецкий, я кивнула, на том разговор иссяк.
Каждый думал о своём, хотя вполне возможно, в целом мы думали об одном.
Когда тормознули возле моего дома, Пал Сергеич вытащил из кожаного портфеля мою зачетку.
— Кстати, с завершением сессии.
И передал мне с улыбкой.
— Да ладно? — я схватила ее и открыла.
Все зачеты, и экзамены на отлично. Мама моя. Я переведена на пятый курс, можно не париться и выдохнуть.
— Спасибо, — сказала профессору и хихикнула, — стипендия будет.
— Ну у тебя будет муж, который тебя обеспечит, — заметил Городецкий.
Если он хотел этими словами меня обрадовать, то у него не получилось, хотя я и попыталась изобразить восторг.
— Представляю, сколько теперь будет разговоров о нас с вами.
Пал Сергеич махнул рукой.
— Пусть говорят. Просто не обращай внимания. Хотя преподаватели должны держать себя в руках и не выходить за рамки дозволенного.
— Ну и хорошо, — кивнула я, — я, наверное, пойду?
И посмотрела вопросительно. Городецкий кивнул. Мы по старой доброй традиции уставились друг на друга. Смотрели добрых пару минут, пока Пал Сергеич не отвернулся, впиваясь взглядом в пространство перед собой.
— Ален, ты бы сама определилась, чего хочешь, — вздохнул он.
А мой воспаленный мозг чуть не закричал: вас я хочу, профессор, вас!
Но вместо этого я молча вылезла из машины и направилась к подъезду. И даже ни разу не обернулась, честно-честно.
Вот только дома первым делом выглянула в окно. “Мерседес” Городецкого все еще стоял на месте. Так, это ничего не значит. Нужно просто лечь и отдохнуть, у меня был тяжелый день.
Потолок моей хрущевки оказался не самым радужным видом. Как только я уставилась на него, на меня налетел рой мыслей, одна хлеще другой.
