— Эй! — Люська помахал Маше рукой. Он стоял под раскидистой берёзой, словно знал о том, что произойдёт.
— Ага, хорошо, что ты здесь, — Маша сунула ему в руки влажное ещё бельё и бросила в ноги чемодан. — Сейчас всё сложим… и я уеду…
— Куда сырое-то? — Люська присел рядом на корточки и ткнул Машу плечом. — Испортишь.
Маша закрыла лицо ладонями, затем резко отняла их.
— Вот именно — я всё испорчу… — она поднялась и сунула руку в карман джинсов. Достала обёрнутый салфеткой флакон. — Я думала, что так будет правильно, но, наверное, я ошибаюсь… Семья самое главное в жизни, так? — не дожидаясь ответа, Маша продолжила. — Это ведь могла быть просто случайность, и Аркадий сам… — её передёрнуло. — И если я скажу в полиции, что его убили, а на самом деле нет, то… Костя никогда не простит меня.
Люська смотрел на Машу снизу вверх, сдвинув брови, и внимательно слушал.
— Ты подожди меня, ладно? Я сейчас. Только положу туда, откуда взяла… — Маша усмехнулась и покачала головой. Она направилась обратно к дому и очень быстро вернулась.
— Ты действительно хочешь уехать? — спросил Люська. Синяк под его глазом уже стал светлеть, и только припухлость ещё напоминала о драке с отцом.
— Ну а что прикажешь делать? — устало ответила Маша.
— А если я попрошу тебя…
— Нет, — она вздрогнула. — Мы уже об этом говорили.
— Ты не поняла, Маш, — Люська прижал к себе её вещи. Оборка сарафана, оказавшаяся у него под подбородком, сделала парня похожим на средневекового лорда, — один урок, или два… Мне пока не светит учиться, а ты бы могла показать мне. И ещё, — он помолчал, — похороны, поминки…
— Да, конечно, — шепотом согласилась Маша, внезапно осознав, что её отпуск становится похож на какой-то сюрреалистичный фильм, состоявший из убийств, похорон и хождений из дома в дом. С этим следовало что-то делать, иначе день сурка грозил никогда не закончиться.
— Тогда не будем терять времени, да? — Люська поднялся.
— Я сняла дом, — ответила Маша, — мне есть куда идти.
— Я потом провожу тебя, — пообещал Люська. — У меня утюг есть, — он потряс вещами.
— Тогда ладно… Только ненадолго.
Они молча дошли до Люськиного дома, и Маша, не сдержавшись, бросила взгляд на окна Розы. Где-то внутри мигал свет от телевизора с вечным сериалом на экране.
— Не будем заходить в дом, — попросила Маша, стараясь не смотреть на Люську.
— Как скажешь, — легко согласился он. — Вот верёвка, вешай. А я тут посижу, — Люсьен сел на скамейку у стены дома.
— И не смотри на меня так… — Маша сжала в руке комплект нижнего белья.
— Ладно. Я сейчас листок и карандаш принесу. Тогда можно будет смотреть?
Маша не ответила.
Развесив вещи так, чтобы трусики и бюстгальтер не бросались в глаза, Маша вновь поглядела на окна Розы. Ей было не по себе, но в то же время внутри поселилось противоречивое чувство, которое заставляло её действовать вопреки собственным желаниям.
Люська вернулся и стал чиркать в альбомном листе простым карандашом, выводя размашистые линии.
— Так что ты там говорила про Аркадия?
Маша взглянула на Люську, борясь с желанием всё ему рассказать сию же минуту.
— Не крути головой, стой смирно, — он погрыз кончик карандаша
Маша замерла, глядя на колыхающийся подол сарафана.
— Понимаешь, — словно нехотя начала она, — мне кажется… нет, я даже уверена, что смерть Аркадия была неслучайной. То есть, конечно, она была случайной, но по другим причинам. У него была аллергия на орехи. Знаешь, это может стать большой проблемой, если не знать об этом или не соблюдать пищевой режим…
— Говоришь как врач, — кивнул Люська.
— Ну, про это всем известно, — Маша скосила глаза, но парень, перехватив её взгляд, погрозил карандашом.
— Съел, получается, и кирдык? — Люська говорил совершенно серьёзно.
— Да. Но Аркадий знал о своей аллергии, и предупредил об этом Катю. Значит, близкие тоже об этом знали. Если я не ем грибы, то я ведь тоже говорю об этом? И не ем…
— Это ты просто не умеешь их готовить, — хмыкнул Люська.
— Смотри, — Маша подняла руку и коснулась пальцем лба. — Всё произошло на наших глазах. Все были в гостиной, завтракали.
— И ты?
— И я… Они решили завтракать в гостиной, хотя обычно ели на кухне. Может это и не имеет значения, но я видела, как они по очереди бегали на кухню то за одним, то за другим. Все говорили о… — она нахмурилась.
Люська оторвался от рисунка и выжидающе посмотрел на Машу.
— Неважно, — Маша покачала головой. — Я помню этот момент. Со мной попрощались, и вдруг Аркадию стало плохо. Он ел сырники, пил чай… Нет, Катя не могла… Он задыхался, и это было так… так… — Маша вздохнула. — Мне кажется, что я бред несу. Но этот флакон из-под макадамии…
— Что за макака?
— Макадамия — сорт ореха. Я видела в магазине, но, честно говоря, ни разу не пробовала.
— А зачем орех во флакон положили?
— Это эссенция, выжимка. Ну, для красоты, — Маша провела ладонью по щеке.
— Ты тоже этим пользуешься?
— Нет, — Маша покраснела. — Не надо говорить обо мне, ладно?
— Ладно. Так что дальше?
— Ни-че-го, — Маша снова вздохнула.
— Вот так просто оставишь всё это? Из-за Кости?
Сердце Маши сделало кульбит и сжалось где-то в районе желудка.
— Куда ты дела флакон? — спросил Люська.
— Выбросила в мусор. Всё, хватит об этом! — Маша повернулась к Люське. — Ты закончил?
— Нет, ещё чуть-чуть, — от стараний у Люськи даже лоб взмок. — Замри и не двигайся. Я сейчас стирательную резинку принесу. От того, что ты всё время крутишь головой, у меня не получается.
— Кручу головой? Ты хотел сказать, меняю ракурс?
— Ракурс — шмакурс, — негромко проговорил Люська и встал. — Не двигайся.
— Ладно…
Он ушёл в дом, а Маша осталась стоять, вздыхая от мыслей, лезущих в её голову. Когда она говорила Косте, что готова для него на всё — имела ли она в виду нечто подобное? Могла ли она представить, что, по сути, должна будет преступить закон, промолчав о своих подозрениях? А если бы это касалось её семьи?
Маша часто заморгала, прогоняя непрошенные слёзы. Она быстро провела по ресницам ладонью, прежде чем Люська заметил это, выходя из дома.
— Тебе не надо волноваться, Маша, — он подошёл ближе, но остановился в шаге от неё.
Маша почувствовала, как начала гореть щека от его взгляда. Если бы он знал, как мало утешают его слова. И как сейчас ей не хватает Кости…
