Маше пришлось вернуться через рощу и сделать крюк, чтобы выйти к дому Люськи. Окно на кухню было распахнуто, и она увидела склонившегося над столом парня. Слава богу, её вещи так и остались висеть на верёвке. Чемодан стоял перед полуоткрытой дверью, будто Люська решил занести его в дом, а затем вдруг сорвался, чтобы закончить какое-то важное дело.
Маша зашла во двор и, не спуская глаз с освещённого окна, стащила с верёвки одежду. Кое-как запихнув её в чемодан, она быстро выволокла его на дорожку. Ещё раз взглянула на подсвеченное лампой лицо. Рисует?
Внезапно Люська повернул голову и внимательно посмотрел в окно. Маша замерла, чуть отклонившись и спрятавшись за ветку старой берёзы. Где-то вдалеке забренчал колокольчик.
Пригнувшись, Маша стала тихо отходить, пока не оказалась на приличном расстоянии от улицы. Она наконец поставила чемодан на землю и поволокла его в нужную сторону. Фигуру человека, шедшего навстречу, она различила издалека и сразу же узнала.
— Борис Егорович, — произнесла негромко, останавливаясь.
— А, Машенька! Я смотрю, вы в своём репертуаре — нагуливаете аппетит на сон грядущий, — он улыбался, и в сумерках его улыбка, обнажающая крупные зубы, особенно выделялась на загорелом лице.
— Да, у меня всё не как у людей… — хмуро заявила Маша.
— Помощь нужна? — Борис протянул руку к чемодану, но она отрицательно покачала головой.
— Ничего, справлюсь, спасибо. Есть новости?
— А что именно тебя интересует?
— Вы знаете…
— Знаю, — усмехнулся Борис. — А что ты мне дашь взамен?
— Вы же понимаете, что пока Кости нет, я не могу ничего вам…
— Так уж и ничего?
Борис подошёл ближе, обувь его скрипнула, и Маша замерла. Он не сделал больше ни одного лишнего движения. Но тягучее, вязкое, словно смола, молчание было понятнее любых слов. Даже Маше, неопытной в таких делах, стало абсолютно ясно, что имел ввиду Борис. Она медленно подняла глаза и не отводила до тех пор, пока он не моргнул, сделав вид, что отвлёкся на звон колокольчика, тренькнувшего где-то поблизости.
— Они предлагали мне деньги, чтобы я бросила Костю.
— Недостаточно много?
— Недостаточно вежливо, — усмехнулась Маша.
В глазах Бориса промелькнул интерес.
— А ты не так проста, Маша.
— Про три рубля — это точно не про меня, — Машу немного отпустило, но тело её было напряжено, словно струна. «Правильно, милая, так и надо. Не дрейфь…»
Борис тихо рассмеялся.
— Кажется, я начинаю понимать тебя. Хочешь и рыбку, и всё остальное?
Машу передёрнуло от его слов, но вслух она согласилась:
— Что же в этом плохого?
— Ничего. Ты на правильном пути, — Борис потёр подбородок, разглядывая Машу. — Я ведь поначалу решил, что ты, как бы это сказать…
— Романтичная?
— Ага, а ты, — он поцокал языком, — с места в карьер начала, молодец! Не боишься, что раскусят они тебя?
— Боюсь, — не стала врать Маша.
— И что Костя догадается, что это по твоей наводке его мать под следствие попала?
— Дарья Михайловна?! — растерялась Маша. — Подождите… как же так… Она не способна!
— Люди вообще на многое способны…
— Аркадий, он безобидный был… Как же…
Борис вздохнул.
— Её отпечатки на чашке, и на пузырьке…
— То есть, как на чашке?
Борис наклонился и понизил голос:
— А я забрал её чашку тогда со стола, как только Георгий обмолвился, что Аркашка из неё пил. Видишь, помог тебе…
— Я… я не хотела, чтобы так… — чуть не плача произнесла Маша.
— Ну, ну, — Борис легко привлёк её к себе и стал гладить по спине. — Если сама не расскажешь, то чего тебе бояться? Кто ещё знает?
— Люська. Поэтому и позвонил.
— Он тоже побоится лезть. Ему это ни к чему. Ты с ним как? Спишь, пока Кости нет?
— Да что вы говорите?! — Маша оттолкнула Бориса, но он лишь рассмеялся.
— Это я так спросил, для профилактики. Я ведь к чему весь этот разговор веду, — Борис сделался серьёзным, — непростая это семейка. Уж поверь мне, много лет их знаю. Я потому тебя и прошу, чтобы ты не шастала по чужим мужикам, пока Кости нет. Ежели невтерпёж, так ты ко мне приходи, по деревне не болтайся. Разговоры пойдут, слухи… Тебе оно надо?
— Да я…
— Уж коли они тебя не приветили, так в том беды нет. Главное, чтобы Костя за тебя держался. А ты его, под это дело, расспроси потихоньку…
— Но я не понимаю, о чём…
— А о том, — Борис понизил голос до еле слышного шепота, — куда старуха схорон дела после сына. Там ведь такие сокровища, что… — он огляделся. — Косте-то рано или поздно Софья проговорится, двести лет не проживёт. Только у него это всё будет нечестным путём нажито, понимаешь? Сашка сам, может, и не воровал, да скупал. Поэтому не Константину всё должно принадлежать, а стране! Не с архитекторских денег они живут, чуешь? Сашку-то прижали в один момент, я знаю — видел документик. Да потом всё исчезло, как не было. Подтёрли всё. А всё благодаря Дашке, отцу её. Чин у него милицейский такого уровня был, что… — Борис потыкал пальцем вверх. — Провернули они схему какую-то, на тормозах дело и спустили. Сашка тот ещё жук был, не подберёшься к нему с голыми руками. За столько лет концов не найду. Ты вот честная, принципиальная, тебе и карты в руки. А я уж подсуечусь, чтобы тебе помочь. И ещё… — Борис бросил на Машу быстрый взгляд. — Ты когда к Люське моталась, ничего там не видела необычного?
Ноги у Маши ослабели. Она присела на чемодан и сложила руки на коленях.
— Борис Егорович, ну о чём вы? Там же ничего нет…
— Ну да, ну да, — почесал нос Борис. — Это я так, чтобы всё контролировать… Ничего, значит?
— Нет, — пожала плечами Маша.
— Я в том плане, что может вещи какие, письма…
Маша развела руками.
— Откуда же мне знать? Это же личное.
— Личное-неприличное, — оскалился Борис.
— Вы сейчас о чём?
Борис задумался, словно взвешивая все за и против, но потом, решившись, всё-таки, произнёс:
— Дело прошлое, но… про мать свою ничего Люсьен не говорил?
— Вот вы бы сами у него и спросили, Борис Егорович, — ответила Маша. — Он же ребёнком был, когда с ней это случилось. Вам ли не знать?
— Да, да, — закивал Борис. — Но может что-то… связанное с кем-то… С кем она общалась…
— Странные вещи вы у меня спрашиваете, — Маша слезла с чемодана и решительно взялась за ручку.
