— Привет, — Маша протянула руку, чтобы избежать кривотолков у наблюдающими за ними людьми. — Он уже в доме?
— Машина вот-вот приедет. В дом заносить не будем. Во дворе всё… — Люсьен прихватил Машу за локоть и отвёл на пару метров в сторону. — Как там Костя?
— Ты знаешь? — Маша нервно огляделась по сторонам.
— Да не кипишуй ты, — одёрнул её парень.
— Ты даже не представляешь, что я вчера пережила! — зашипела Маша. — Его ранили. Чуть полголовы не снесли… Ой, мамочки… — Маша увидела, как на улицу въезжает «газель», переваливаясь с боку на бок и пыля во все стороны.
— Так, — Люсьен весь подобрался и кивнул мужикам. — Ты сейчас к Розе иди, пока мы тут… И вот ещё что, — он склонился к уху Маши, — ты извини меня. Я ведь думал, что ты побрякушка городская. А Костя он мне как брат… короче, извини! — парень зашагал к машине.
Маша видела, как со скрежетом раскрылись двери, и мужики стали доставать гроб. Дедок в это время составлял табуреты прямоугольником во дворе и громко руководил процессом на дороге. Маша сглотнула и попятилась, нашаривая рукой калитку Розы. Юркнув в палисадник, она подошла к крыльцу симпатичного домика, увитого кудрявым плющом.
Глава 40
Дверь распахнулась, словно Роза уже ждала за ней появления гостя.
— Ну, здравствуй, — женщина посмотрела поверх головы Маши на то, что происходило у Люськиного дома.
— Я пирог принесла. Катя передала.
— Она звонила, да, — Роза разглядывала Машу. — Вот ведь, подумать даже не могла, что ты, — она удивлённо покачала головой, — и Константин Александрович…
Маша не сразу поняла, о ком идёт речь. Константин Александрович — это Костя, что ли?
— Ну да…
— А по виду не скажешь, — Роза вошла обратно в дом, лишь попридержав дверь. По всей видимости, так выглядело приглашение войти.
В доме было жарко. Пахло чем-то мясным — тягуче и муторно. В висках у Маши закололо. Она поморщилась.
— Может окна открыть? — спросила неуверенно.
— У меня тесто стоит, а сквозняк ему вреден, — женщина снова посмотрела на Машу, оглядев с ног до головы. — Чудно как-то выглядишь.
— Это не моё платье. У меня просто нет ничего с собой для такого случая…
— Случая, ага. Да ты чудная, как я посмотрю. Такого мужика отхватила, а к Люське бегаешь.
— С чего вы взяли? Не бегаю я. Мы просто дружим… — буркнула Маша.
— Ой, девка, ну какая дружба? Брехня это. — Роза открыла большой холодильник и достала холодец. — Смотри, как застыл! И прозрачный, как слеза! — она ткнула пальцем в студенистый край, сунув блюдо в руки Маши.
Маша опять поморщилась и сглотнула.
— Чего кривишься? Дай сюда, — блюдо отправилось опять в холодильник, заставленный банками с молоком и сметаной. — Чушь это всё! Не может быть между бабой и мужиком дружбы. А коли твой сквозь пальцы на всё смотрит, тогда он тряпка. Да и сама ты ему не больно нужна. Режь хлеб! — Роза кивнула на буханки и нож.
— А как же любовь? — Маша пододвинула разделочную доску.
— Любовь, — усмехнулась Роза, — вон что с людьми любовь твоя делает, — она постучала по оконному стеклу.
Закусив губу, Маша смотрела, как во дворе у Люськи проходит прощание перед закрытым гробом.
— А ведь какой парень был! Эх! — вздохнула Роза. — Живи да, радуйся. Попивал, конечно, так это не преступление — все выпивают. Грубоват, но ведь не принц заморский.
— Где вы принцев-то видели? — Маша порезала хлеб треугольниками и постаралась разложить его на тарелке как можно красивее.
— Принцев нет, а… — Роза задумалась на мгновение, — бывают же такие… ну, которые и руку подать, и стул подставить. Цветы там, разговоры, внимание… Воспитанные, значит. А Валерка-то, царствие небесное, деревенский. Куда там до поклонов. И чего Зинке надо было? Чего не устраивало? Ладно бы сама была птица тропическая, а то… — Роза махнула рукой. — Через неё все горюшка хлебнули…
— А вы тут давно живёте? — заинтересовалась Маша.
— Да уж достаточно, чтобы мне этот сериал напротив надоел до печёночных колик, — усмехнулась Роза.
— Вы, наверное, и Софью Дмитриевну молодой помните?
— Издеваешься? — ответила Роза. — Мне, по-твоему, уже помирать пора, чтоб я её молодой помнила? Симку, да, девкой застала. Но я и её помоложе буду.
— Строгая она…
— Кто, Симка? — Роза оторвала листочек петрушки от ветки и, покрутив его между пальцев, понюхала. — Дура она. Всю жизнь при матери просидела. Хоть бы разок замуж сбегала ради интереса. Для кого своё сокровище берегла, спрашивается? Дура как есть.
— Все у вас дуры, — подытожила Маша.
Роза хмыкнула и подала вторую тарелку под хлеб.
— Ну, ты-то, конечно, умная! К тебе вопросов нет. А насчёт этой семейки не обольщайся… Гладко стелют, да жёстко спать! Все они такие, образованные эти… А Зинка не понимала, что по себе ровню искать надо! Всё выделывалась. Валерка её, считай, с голым задом взял. Хороводы вокруг неё водил. Мог бы нормальную девку осчастливить. Я бы вот, согласная была — у меня эндаких закидонов нет — хозяйство, оно порядок любит! А все эти вздохи да мечтания — чушь одна и глупость. И ведь не стыдно ей было, что люди видят. Одно слово — блаженная! — Не дав Маше возразить, Роза продолжила, отщипывая от ветки петрушки всё новые и новые листики. Сминая, она складывала их в горку и бралась за следующие. — Это я тебе к чему говорю, что люди всё видят. И своё мнение имеют. А ты — дружба… Ну-ну. Зинка тоже, наверное, так думала…
— Вы про что?
— А про то. Иду я как-то, а они на берегу…
— Кто? — Маша присела на табурет, внимательно слушая Розу.
— Кто, кто… Она и Цапельский. Старик, который. Она, Зинка, значит, прям на земле сидит. Коленки обхватила и на него смотрит. А он кисточкой водит по бумаге. Хрень эта перед ним — не помню, как называется…
— Мольберт?
— Ну наверное… — И молчат… — продолжила Роза. — Как будто никто не понимает, чего они там сидят.
— Он её рисовал?
— Да не, я специально мимо прошла, посмотрела. Окромя леса да реки, на картинке ничего не видела. Так хоть бы дёрнулась Зинка-то, когда меня увидела. Нет, даже взглядом не одарила… Ни стыда, значит, ни совести.
— Вы думаете, что они…
— Да на кой ляд он ей сдался, старик этот? Ну, — Роза сгребла зелёные ошмётки петрушки и выбросила их в ведро. — Может, конечно, думала, что он поведётся, не знаю. Только на кой ему её коленки?
— Люди ведь не только глазами любят…
Роза фыркнула и ехидно посмотрела на Машу.
— Твой-то, поди, тебя за красивые слова ценит, ага.
