— Маленькая, прости…
Она только головой мотает, ничего, типа. И слезы смаргивает.
Черт!
Иду к аптечке, роюсь, изучаю, чего там есть. Наконец, достаю заживляющий крем, который можно использовать для слизистой в том числе.
— Вот, помажь. И не ходи сегодня никуда. Поспи. Я приду в пять, поговорим.
Она удивленно рассматривает мазь, прикусывает губу, краснеет.
Это так странно с одной стороны, а с другой…
Черт, не было у меня никогда таких маленьких, неопытных девушек. Не знаю я, что надо говорить, как утешать, что вообще делать, не знаю! И, самое главное, посоветоваться-то не с кем!
С мужиками я эту тему обсуждать не собираюсь, а женщин знакомых, таких, чтоб можно было поговорить, не опасаясь, что разнесется по всему городу в тот же день, тоже нет!
В итоге чувствую себя мамонтом в посудной лавке, все время боюсь сделать неловкое движение.
Навредить.
Дурак ты, Серый!
Вчера надо было про это думать! Вчера!
Но вчера я не думал. Нечем было.
Было только желание. Решение окончательное взять уже, наконец, свое, наплевав на всех и вся. Что я и сделал.
И вот теперь…
Ну да ничего, разберемся.
Татка выглядит испуганной и напряженной, но вроде не расстроенной. И на поцелуи отвечает. И тянется ко мне сама с удовольствием, причем так тянется, что, еще чуть-чуть, и ночь бы повторилась.
Причем, для нее — по полной программе. С болью и кровью, наверное. Если я вообще хоть чего-то секу в женской физиологии.
Так что надо этот период пережить. И, самое главное, не отпускать ее никуда.
— Тат, — я опять поднимаю ее за подбородок, смотрю пристально, пытаясь взглядом внушить все то, что проклятый рот отказывается говорить, — ты же понимаешь, что это все серьезно? У меня серьезно. И у тебя.
— Да.
— Ты… Жалеешь?
Ох, как нелегко-то мне этот вопрос дался. Потому что я не мог спрогнозировать свои действия, если она ответит, что жалеет… Вот что я сделаю? А?
— Нет. Не жалею.
Она сказала это твердо, в глаза смотрела в этот момент решительно.
И у меня отлегло.
Значит, все правильно.
Она не жалеет. Я — тем более.
Значит, будем жить дальше. И думать, что делать.
Я целую ее еще, в этот раз без фанатизма, чтоб не было соблазна остаться, и выбегаю за дверь.
На работе привычно шумно, ресторан откроется только через пару часов, поэтому все как раз приходят.
И кухня, и персонал.
Погружаюсь в привычную рутину, из которой выбивается отчет от Ирины про СТОшки, где она медленно, но верно наводит порядок.
Изучаю машинально, без интереса, постоянно на заднем плане воспоминания о Татке, о нашей ночи, ловлю себя на том, что улыбаюсь, как дурак. Радостно и дебиловато.
Хмурюсь, опять изучаю отчет.
И думаю, на кой, собственно, хер мне вообще эти две станции?
Прибыль от них есть, но гемора не перекрывает. Ими надо плотно заниматься, чтоб приносили тот доход, который мне интересен, а у меня на это тупо нет времени. Нет времени, мастера расхолаживаются, появляются всякие схемы мошеннические, они множатся, и потом у меня появляется геморрой размером с Крым, на который уходят силы мои и моих работников. Бабки уходят, время.
Та же самая Ирина, например, могла бы заниматься другими делами. А не торчать в этой жопе постоянно, да еще и третируя меня сверхурочными и помощниками.
Это просто мина, бомба замедленного действия. В этот раз не рванула, благодаря блядству Коляна, но он же тоже не вездесущий. В следующий раз может просто не успеть добраться до нужной бабы!
Что-то надо делать с этим… Решать что-то…
Но мозги, счастливо отключившиеся ночью, так и не хотят полноценно трудиться, и тогда я встаю, разминаюсь и иду в зал. Там всегда найдутся косяки. А значит появится возможность разозлиться. А злость — мой двигатель прогресса.
В обед звоню Татке и выясняю прекрасную новость.
Она, оказывается, все же свалила в институт!
И вот тут-то меня и накрывает. Привычно-непривычно. И сладко.
Не послушалась! Она! Меня! Коза-дереза мелкая! Ох, накажу!
Целительная злость прекрасно подпитывает и хватает ее как раз до конца рабочего дня. Да так хватает, что персонал ходит по струнке и на глаза мне особо не суется.
И это правильно, бляха муха!
После пяти я гружусь на байк и мчу встречать свою непослушную сводную сестренку.
И предвкушаю, как она получит по жопке.
И, если раньше, я только этим и ограничивался, и то, в основном, в мыслях (ага, утешай себя, утешай), то теперь… Теперь не ограничусь.
В конце концов, секс может быть разным.
И я вполне в настроении показать непослушной девчонке другие его грани.
И да, я — изврат.
А то я не знаю!
Наказание… Для кого?
Двор института — слишком людное место для предъявления претензий. Это даже я понимаю. А потому просто терпеливо жду.
Игнорируя заинтересованные взгляды. Меня тут кое-кто знает, это прям заметно. Но вот первокурсники и особенно первокурсницы не в теме. Для них я — брутальный дядька на навороченном байке. А, учитывая, что я еще и куртку снял, татухи светанул, и очки на морду напялил… Ну, короче, раньше бы я воспользовался.
Потому что чего не пользоваться, когда оно само. Плывет. Только успевай подсекай. Конечно, на малолеток меня не тянуло никогда (ха-ха, было такое счастливое время), но вот старший курс… Вполне, вполне…
Но сейчас мне не до них.
У меня есть цель.
И у этой цели есть имя.
И очень я надеюсь, что моя цель не начнет кочевряжиться сейчас. Потому что не хотелось бы силой увозить.
С утра Татка была тихая. Напуганная даже слегка. Тут ее можно понять. Не каждый день бывает первый секс. И, в принципе, я рассчитывал, что она до моего возвращения домой в таком состоянии и пробудет. А там уж я оживлю…
Ага, хрена с два!
Татка отличается в первую очередь тем, что быстро восстанавливается. Раньше она была другой…
Наверно.
Не могу точно сказать.
Не особо я со своей сестренкой общался. Не разговаривал по душам.
Для меня этот ее интерес ко мне, эта влюбленность детская были как гром с неба. Сразу и наповал оглушило тогда.
