Выпускной.
Я скольжу ладонями на его плечи и прикасаюсь к губам. И это похоже на удар током. Сразу по венам высоковольткой. Выжигает нервные окончания, и они горят, горят, горят… И я горю.
А он…
Он неожиданно отвечает.
Обхватывает меня сильнее, по-прежнему держа на весу, только теперь прижимает. И целует. Целует, целует!
По-взрослому. Грубо и грязно. Так, что у меня трясутся губы, и вся я трясусь.
Высоковольтка же, да.
В голове — ни одной мысли, ни одной! Только волны тока проходят по телу, заставляя сжимать пальцы на его плечах сильнее, сердце рваться из груди, бумкать неровно, с перерывами.
Я не помню, когда успеваю обхватить его ногами, когда он подтаскивает меня под попу еще ближе, сжимая с такой силой, что дышать невозможно, больно и тяжело.
Но это все неважно.
Важно, что его губы — именно такие, как я и думала, твердые и опытные, его руки — горячие и сильные, его сердце — бьется так, что больно становится.
А самое главное, что теперь я точно знаю, он не видит во мне сестру. Сестер так не целуют. Даже если их очень сильно любят.
Я с упоением отвечаю на самый первый, самый правильный в жизни поцелуй, а в голове все звучат строки песни, уже давно переставшей играть:
«Сделай так, чтоб я снова была в порядке».
Я — в порядке. Ты пришел, и я в порядке.
Мой выпускной все же завершается правильно.
Рассветом новой жизни.
Посиделки на лавочке.
Я останавливаюсь возле дома, где живем мы с Таткой.
Я на пятнадцатом, она — на десятом. После гибели родителей я продал дом и купил здесь нам с ней жилье. Ее квартира пустовала, пока Татке не исполнилось восемнадцать, и я официально перестал быть ее опекуном.
До этого момент мы жили вместе. И да, это было, сука, то еще испытание. Последние три года — точно.
Вдвойне. Втройне, бл*.
Я ссаживаю сестру с байка, избегая желания задержать руки чуть подольше на тонкой талии. Она, кажется, даже умудрилась слегка задремать во время поездки, хотя это немыслимо, когда на байке вторым номером едешь. Но не в случае Татки, естественно.
Колян заруливает с нами в закрытый двор, снимает шлем и щерится на то, как я плотнее запахиваю на сестре куртку и шлепком по жопке отправляю ее к подъезду.
Еще бы, гад, разве пропустит развлечение!
Татка, еще в полусне и алкогольном дурмане, оборачивается к нему и тоже улыбается:
— Коля, в гости зайдешь?
— Коля в гости не зайдет, — обрываю я его желание ляпнуть в очередной раз невпопад. — Пошла к подъезду, зараза мелкая, и ждешь меня.
— Да пошел ты!
Татка показывает мне средний палец и гордо топает домой, Колян любуется охренением на моем лице, которое нечасто увидишь, и авторство всегда одно и то же. И я бы сорвался следом и показал наглой, поверившей в себя сестре, что не стоит злить большого и страшного брата, но, подозреваю, что Колян именно за этим цирком и остался понаблюдать.
Поэтому я только провожаю прищуренным взглядом крепкую жопку в коротких шортиках, даже мысленно не позволяя себе залипать на вид, прикидывая, как бы ее наказать. Так, чтоб забыла вообще, каково это — злить меня и выдергивать из постели среди ночи. Так-то я уже старый стал для этого!
Потом разворачиваюсь к Коляну и успеваю заметить, что этот скот прямо-таки облизывается на стройные ножки Татки. Смотрю на него, очень выразительно, подняв бровь. Совсем ты, парень, берега попутал.
— Куда ты пялишься, сучонок? — не выдержав все же, спрашиваю его.
Ласково так. Нежно даже.
Он от моей нежности ежится, и тут же теряет интерес к Таткиным конечностям. И это правильно, конечно. Кому, как не ему знать, что в сторону сестры я даже дышать не разрешаю.
Особенно таким отмороженным кобелям, как Колян.
Или как я сам.
— Да не, Серый… Я просто подумал… Тебе бы ее замуж, что ли… Смотри, какая выросла. Это же пи**ц, чего такое…
Он опять задумчиво щурится на тонкую фигурку уже ушедшей достаточно далеко и не слышавшей этого, слава Богу, Татки, а я в одно движение оказываюсь рядом и давлю массой. Совершенно сознательно.
Потому что, похоже, кто-то потерял страх. Уже второй раз за несколько минут.
— Это не твое дело, понял? — тихо, но очень убедительно говорю, а потом прищуриваюсь, — или ты жениться хочешь? А?
— Эээ… — он тут же ощутимо бледнеет, причем, именно от моего предположения о женитьбе, а не от угрожающего рывка к нему, и это даже прикольно, — ненене! Ты это, Серый… Не думай даже! Нет, твоя сеструха, конечно, хороша, но она же ненормальная, ты уж извини. Да и ты в шуринах — то еще мудацкое счастье. Да и молодой я еще! Только жить начинаю! Это Даня у нас — ненормальный. А я-то — очень даже! Так что ищи другого смертничка. А я со стороны полюбуюсь. Поржу.
С этими словами он отодвигается от меня, садится на байк.
— Ну, спасибо тебе, Колян, за помощь, за то, что приехал среди ночи и биту не забыл, — ржёт он, заводясь, — как всегда, Серый, ни слова благодарности, ну чего за фигня? Ладно. Я и сам справился, не напрягайся! В субботу все, как обычно?
— Да.
— Ну окей, бывай, братух. Татке от меня ремнем по жопе дай.
Он выруливает со двора и исчезает в темноте.
Во дворе пустынно. Тихо-тихо.
Конец лета, уже не жарко, пахнет какими-то цветами из ухоженных палисадников, зеленью.
Я сажусь на скамейку, достаю сигарету. Прикуриваю, с удовольствием выдыхая дым.
Щурюсь на звездное небо. Оно прикольное в августе. Звезды такие крупные.
Рядом шуршат кусты.
— Ну, чего притаилась? Иди сюда.
Татка выходит из кустов, садится рядом на лавку. Вздыхает.
— Дай закурить.
— По жопе ремнем только могу.
— Серый… Ну не вредничай. Я уже большая девочка.
— Ага, я понял. Круто шляешься по всяким кустам со всякими отморозками.
— Да они не отморозки! Просто ребята приезжие. И я Витька знаю с прошлого лета.
— Ага… Близкое знакомство?
От одного предположения царапает внутри, но я курю. И делаю вид, что умудренный опытом старший брат. Весь такой правильный.
— Да нет… Просто общались в одной компании.
— В какой еще компании?
Я про все ее компании всё знаю. До каждого отдельного утырка. И всегда стараюсь всех максимально просветить, кто есть кто. В смысле, к кому в трусы нельзя лезть ни под каким предлогом. И что может случиться, если мои рекомендации добрые не выполнять.
