Только сейчас, пока Бану сидела рядом с его постелью, не в силах даже взять за руку, Астароше осознал это.
Бану уловила тихую перемену в душе давнего и бывшего друга и поднялась. Больше ей здесь не место. Больше ей здесь, в его жизни, и впрямь делать нечего.
* * *
Затея, принятая к действию в Пурпурном танааре, дала успех. Атакованные в спину по подсказке Махрана, убийцы Отана, расставленные по засадам, терпели поражение. Разумеется, среди "меднотелых", которых Русса отрядил для наведения безопасности на тракте, по которому будет возвращаться сестра, тоже были потери, но Махран был хорошим разведчиком и мог предотвратить большинство тайных атак.
Убийцы, кого удалось взять живьем, под пытками сознались, и в скором времени Отан был схвачен. Самым неожиданным образом его судьба легла в руку Гистаспа.
Альбинос был обескуражен. Регентом назначен Тахбир, говорил он, но тот настаивал оставить решение за генералом. Гистасп оповестил об угрозе и устроил эту облаву, ему лучше знать планы танши, отвечал регент. Русса предлагал разделить Отана с его бедовой головой, но Гистасп боялся рубить с плеча. К тому же, если все так хотят, чтобы ответственность за решение он взял на себя, с Руссы, случись что не так, танша потом и не спросит. Пораскинув мозгами, Гистасп бросил Отана в темницу и утроил охрану из числа самых преданных людей.
Всерьез в деле помог Вал, подумал Гистасп и вовремя поблагодарил товарища. Они стали неплохо понимать друг друга, особенно теперь, когда делали что-то без ведома Матери лагерей.
Через несколько дней за дядю вступился Адар. Древнее право узурпации власти, заявил мальчишка, позволяет ему претендовать на танское кресло посредством поединка.
— Но такой поединок ведется между действующим таном и претендентом, — заявил Гистасп.
Не совсем, — ответил за мальчишку Тахбир. Если соперники отсутствуют или не могут в силу возраста отбиваться сами, они могут выбрать бойца. Со стороны Адара выступил первый меч среди бойцов Отана, которых тот, долгое время будучи десятитысячником пурпурной армии, мог навыбирать с лихвой.
Поджав губы на собрании, Русса шагнул вперед: он сразится за честь и достоинство сестры. Никто не должен сомневаться в ее праве на танское кресло. Тахбир предостерег, а Гистасп подлил масла в огонь, шепнув:
— Ты любимый из всех ее родичей, Русса. Если тебя покалечат, представляешь, как велико будет ее горе? Или, того хуже, представляешь, как она посмотрит на тебя с жалостью?
Русса скрипнул зубами, но отступил. Не из-за слов Гистаспа, но потому, что, обводя глазами собравшихся, понимал, что все разделяют мнение генерала.
— Но Раду здесь нет, — в последней попытке напомнил Русса, чтобы иметь шанс показать всем свою преданность танше, в которой по сей день кто-нибудь да сомневался.
— Оно и к лучшему. Я сделаю, — вызвался Шухран Двурукий. Остальные переглянулись, и Вал позволил себе порекомендовать его повторно: Шухран сделает.
* * *
Шухран действительно "сделал", разбив соперника на турнире, где собрались половина чертога и те из горожан, кто желал посмотреть. Открытость поединка способствовала бы утверждению власти больше остального, перекрывая пересуды, и на ней настаивали обе стороны.
У Шухрана оказался рассечен лоб в опасном вражеском замахе. Но Двурукий успел вовремя увернуться, и отделался царапиной, которая, когда зарастет, вряд ли в шраме будет отличаться от обычных морщин. Глаза остались целы, только голова кружилась. Да еще — это переносилось сложнее — два ребра оказалось сломаны.
После массового поздравления и гуляния Тахбир, как регент, велел запереть Отана в темнице снова (по настоянию ахтаната Адара его выпустили на время поединка), посадить под домашний арест Адара и всячески лечить и обихаживать Шухрана, героя всего танаара. Многие прочили бойцу большие награды от танши, но молодой мужчина скромничал.
Однако ранение вывело его из строя в тренировках танин — Иттаи, Ниильтах и Иввани. По старой памяти Гистасп дал слово сменить бойца в этой работе.
* * *
Как и прежде, когда в более ранние времена Гистасп тренировал кузин тану Яввуз, после тренировок он шел проверять патрули на южном парапете донжона: с северной стороны подобраться к нему труднее, с западной, со стороны псарен, почти невозможно, а с восточной его защищала бьющая с отрогов водопадом Тарха, служившая сокрушительным природным рвом. Южная же часть укреплений по мнению генерала постоянно нуждалась в надзоре.
Гистасп привязался ходить по парапетам по той же причине, почему и танша любила высоту — запах был несравнимо чище. Правда, сегодня как-то непривычно доносился запах камфары и более дешевого масла, которым в ночное время разжигали жаровни, лампады, факелы. Но в целом, сейчас, в позднюю весну, нежный, как луговой мед, аромат "славы снегов" перебивал все остальные.
Укрепления по-прежнему не нуждались во вмешательстве каменщиков, как, наверное, и тысячу лет назад, смеялся про себя альбинос. Поэтому, перебросившись парой фраз со старшим в патруле, Гистасп позволил себе задержаться тут ненадолго и насладиться моментом. Интересно, все люди возрастом ближе к сорока начинают оглядываться назад, размышляя, что успели сделать, и перебирая драгоценные воспоминания? Кажется, он начинал скучать. Последний раз они расставались, когда танша выехала вперед к отцу, засевшему в чертоге тана Наадала на югах. И добром ведь не кончилось, правда?
Может ли человек предать то, чему сознательно посвятил несколько лет жизни?
Хорошо бы этим вопросом задавались почаще те, кто мнит, будто он, Гистасп, идет за Бану только из корысти.
Улыбнувшись собственной сентиментальности — а что, пока танши нет, можно и расслабиться немного — Гистасп обычными тропами двинулся по лестницам вниз. Через внутренний двор, где расположен дозор из отборной сотни Серта и где последний регулярно тренировал и себя, и эту сотню, и составлял в поединках пару самому Гистаспу, когда представлялся случай — к основному зданию цитадели. Назойливый запах факельного масла усиливался по мере того, как генерал удалялся с вершины парапета, и Гистасп все больше склонялся к идее сделать умникам ночного дозора выговор. Если сейчас Серт не занят, они разомнутся, а потом наведаются к тем, кто нес охранение: к чему в мирное время жечь столько факелов, что запах за полдня не выветривается? Или лучше к каптенармусам, которые, видать, приторговывают приличным маслом на стороне, раз эта дрянь так воняет, и не сама по себе, а вперемешку с приличной камфорной эссенцией. Или пихтовой? Праматерь, он, похоже не выспался, раз путает все запахи на свете, разозлился на себя Гистасп.
И, поскользнувшись на огромной масляной луже, полетел вниз.
* * *
Прямо на подставленный к подножью лестницы обломок старой тюремной решетки штырями вверх.
Гистасп успел это заметить, прежде чем окончательно смешалось в глазах мельтешение темно-серного камня длинного лестничного спуска.
