Ради этого что ли она воевала три года? Ради этого ли северяне воевали больше десяти лет? Они сами не простят ей, если так будет и впредь, ведь, выходит, все было — зря.
Бансабира глубоко вздохнула и поднялась на ноги. Распрямилась, потянулась. Прежде она нечасто утрачивала решимость, но, когда так случалось, оа могла позаимствовать ее у смертоносных ножей в руках, у Гора, у отчаяния солдат и генералов или просто у ответственности за их жизни. Сейчас Бану, кажется, научалась заимствовать решимость у прошлого и самой себя, ибо весь род Яввузов, преставший перед Праматерью, здесь и сейчас сходился в ней, Бансабире, и отражался в ее облике и деяниях, как в зеркале. Может, отец не смог научить всему, чему Бану бы хотела. Может, мать, прекрасноликая Эдана Ниитас, не смогла любить дочь так долго, как Бану мечтала об этом. Но оба они, как положено родителям, придавали Бансабире сил, продолжаясь в ней самой и составляя часть ее сущности.
Бану оглянулась на могилы родителей и возблагодарила их, сглатывая комок слез в горле. Взяла факел. Вздохнув, смело шагнула к выходу. Завтра утром Тахбиру придется разослать приглашение всем хатам танаара, а танша пригласит самых мастеровитых зодчих. Неспроста Бансабира поручила "владетелям" приумножать золото торговлей и развлечениями. Не бесцельно она грозила расправой непроворным и непредприимчивым. Если будут нападать с юга, если предадут свои и начнут зажимать с обеих сторон на севере — останется пережидать в убежищах.
* * *
Через двенадцать дней, когда трясущиеся перед великой госпожой хаты докладывали об успехах, Бану жестоко и немилосердно принимала решения о смене глав хатских домов, о переразделе семейного имущества между теми, кто оказался более ловок. Охрана и "меднотелые" выглядели угрожающе. Хаты дрожали и повиновались.
Вопреки ожиданиям, своим и чужим, Бансабира почти отказалась от тренировок, свиданий с семейством, не считая трапез, на которые являлась с опозданием и с которых удалялась раньше остальных. Тану отбросила все посторонние дела и полностью сосредоточилась только на деньгах и строителях.
И, когда еще через две недели, родичи разъехались, а хаты, отвалив уйму золота и пообещав пересылать регулярно еще больше, убрались восвояси, Бансабира в очередной раз вызвала специально отобранных зодчих. Один в молодые годы руководил воздвижением крепости Ванн на границе с домом Раггар; другой — заложил фундамент и поднял стены двух твердынь среди Астахирских круч; под рукой предка третьего поднялась к небесам великая Стена Всевидцев, коронующая один из западных мысов Астахирского хребта. Говорят, потомок был столь же даровит и руководил ремонтными работами по всей Стене.
* * *
Строители предоставили подробные карты, Бану одобрила.
Потом снарядила тайный кортеж дальше, на север, к нынешним владениям командующего Бугута. Мало-помалу, Бансабира снабдила строителей путями снабжения, провиантом и материалами, охраной, шпионами, которые доносили о состоянии дел через Юдейра, собственно, надзором командира Бугута с его тысячным подразделением, тысячей рабочих рук, собранных со всего танаара, а также — одним-единственным заданием на ближайшие десять лет.
Проложив сообщение с Северным морем, без излишеств и во имя убежища во чреве одной из гор предстояло построить подземный город.
* * *
Гистасп со всем рвением взялся за исполнение возложенных обязанностей — от мала до велика. Он, казалось, никогда никуда не торопился, немного командовал и много ехидничал, но всюду поспевал и, в целом, вел себя самым безупречным образом. Захочешь — не подкопаешься.
Бансабира чувствовала в нем перемены. И в их отношениях. Червь сомнения, родившийся в груди молодой танши после разговора в склепе, окреп по мере того, как, вернувшись в чертог, она не встретила ни тени раскаяниях в глазах брата, оруженосца или телохранителя. Все выглядело так, будто ничего не произошло: Русса был радушен, Раду почтителен, Лигдам незаносчив и мочлалив, и ничто наводило на мысль, что они или кто-то из них запрели ее в склепе заживо. Бансабира пыталась придумать всевозможные версии происходящего, но не выходило ничего. В пору было думать, что эти трое не понимали или не помнили, что натворили, как если бы их зачаровал какой-нибудь жрец Праматери.
Правда в том, что на Ангорате, если верить друидам при Храме Даг, как и в последнем всегда существовало две стадии обучения. Все пришлые служители культа могли пройти только первую, если намеревались вернуться на родину. Их навыков и знаний хватало, чтобы нести свет Праматери и заставить Часовых на страже Священного острова развести копья, но они не могли ни читать в умах людей, ни воздействовать на них. Те, кто мог, навсегда оставался в числе служителей культа на Ангорате. Единственным известным исключением была сестра рамана Кхазара, но она, согласно договоренности с Неллой, была странствующей жрицей: три месяца в году она проводила на Ангорате, три — на Бледных островах, один — в Гавани Теней, а остальное время уходило на дорогу. Умение управлять разумом других — и вовсе таинство, доступное лишь лучшим из служителей храма Матери Воздаяния, соправителям Тайи и владычицам Сирин.
Словом, поверить в возможность зачарования Бану не могла, и версия Гистаспа о предательстве близких приобретала дополнительный вес. Как и версия, что их попросту пытаются подставить. Ведь кто еще был сегодня опорой большей, чем самый верный друг, самый острый меч и воистину незаменимый помощник?
* * *
Укрепление должно было быть простым, просторным, прочным, и оснащенным всем необходимым для жизни. И, тем не менее, требовало колоссальных усилий и затрат. Сколь бы ни было у Бану рудников, как бы проворны ни были хаты и сколько бы золота она ни вывезла из владений Аамутов, ей ни за что не удастся совместить это строительство с подготовкой к следующему серьезному военному походу.
Луна полнела и таяла. А Бансабира засыпала и просыпалась с одной мыслью: нужно больше золота.
* * *
На сорокоднев Виллины Тиранта доволокли уже в клетке, как военнопленного. Сколько король ни тряс племянника, Тирант ничего не говорил о местонахождении Гленна. А между тем, сразу после сорокоднева Тандарионы вступят в переговоры — Удгар прислал депешу с этим неукоснительным требованием.
И потому Нирох переживал все сильнее: он, скорее, командующий, чем дипломат, а лучший из таковых мотается где попало. Если в Гленне есть хоть толика жреческой силы, он должен почувствовать, что с единокровным братом неладное и, может, хотя бы это убедит его поторопиться в Кольдерт.
А то от Тиранта в клетке никакого толка. Нирох всегда чувствовал себя спокойнее в дороге, когда этот увалень скакал рядом, и чтобы рукоять меча — под ладонью.
* * *
Шиада, ведомая мужем, зашла в часовню королевского замка. Когда, после сожжения Тайрис, Берад сказал ей о необходимости четырех герцогов присутствовать на сорокодневе покойной принцессы Виллины, жрица не проявила ни тени интереса. Кэй переживал тоже, и чтобы хоть как-то справляться с ситуацией, Берад велел сыну оставаться дома. Его терзало собственное горе, чтобы бороться еще и с чужим.
