— И построить еще двадцать, — Ном вытянулся в лице. Бану добила:
— А потом еще двадцать.
— Не думал, что вам так нравится золото.
— А мне и не нравится.
Старик смекнул. Чуть наклонился к столешнице и, глянув влево-вправо, заговорщески прошептал:
— Наделали шума за войну на суше, теперь собираетесь и на море? Что ж, если хотите…
— Никакого шума, — осекла танша. Ном выпрямился и даже отстранился от стола.
— Тогда я ничего не понял, — сообщил старик.
— Мне нужно построить город, о котором не будут знать за пределами чертога.
— Хо…
Ном, играя бровями, похмурился, поджал уголок губ, потом другой, причмокнул, будто обсасывая мысль, и заявил:
— Мне кажется, это не так уж много денег, между нами. Уж на один город маленькая танша награбила.
— Только строить его некому.
Ном впервые на памяти Бансабиры нахмурился и так надолго умолк.
— Вы серьезно? — уточнил он, наконец.
— Мир велик, мы найдем все, что нужно.
— Мы отнимем все, что нужно? — в голосе корабела зазвучала ирония.
— Мы возьмем, — настояла Бану.
— И заплатим кровью? Это хотите сказать?
— Кровью можно рассчитаться даже с Богами. То ли дело — с людьми? — философски заметила танша.
— И сколько вы хотите?
Бансабира неторопливо выпила вина. Все сомнения на этот счет — хотя бы на этот — она смогла отбросить за недели раздумий по возвращению из странствий.
— Я пообещала зодчим десять тысяч рук. Но я не могу позволить себе отправлять на строительные работы солдат из армии.
— И это значит…
— Две тысячи есть.
— Остается еще восемь… Восемь… Куда ж вы денете восемь тысяч рабов, когда они закончат? Если хотите удержать рабство в тайне, надо что-то придумать.
— А о чем тут думать? — подивилась Бансабира. — Северное море велико, и в нем полно хищной рыбы. Да и, знаете ли, наших собак тоже надо кормить.
Было непохоже, что корабел как-то смущен, скорее озадачен тем, как быстрее решить задачу.
— А те две, которых вы насчитали в поселениях вокруг чертога? Вы что, верите, что они не проболтаются?
— Проболтаются еще как, — усмехнулась Бансабира. — Даже при том, что им будут платить за работу, и они не являются рабами. Но, когда это случится, все будут думать, что рабов прислал Ранди Шаут из Алого танаара в обмен на свою свободу. Алых на севере по сей день ненавидят все, так что вряд ли кто-то расстроится.
Ном признал справедливость танского замечания и попросил минуту еще поразмышлять. Бансабира взмахнула рукой и велела стражнику снаружи каюты принести еще сыра. И меда, если вдруг отыщется.
Прошло минут пять, принесли сыр, отыскался мед, а вот Ном с комментариями не торопился.
— Октябрь начался два дня назад, — наконец, заметил старик. — И дело к зиме. В Северное море сейчас лучше не выходить.
— Именно поэтому у тебя есть срок до лета: собрать команду, подготовить имеющиеся корабли и изыскать способ сделать так, чтобы о поставке рабов с моря не узнал никто. Зодчие за это время изучат все возможные места и выберут одно, наиболее подходящее.
— А вы? — поинтересовался Ном. — Что вы планируете сделать к этому сроку?
Бансабира замерла от удивления с куском сыра на полпути ко рту. Вот это наглость.
— Да ладно вам, — подначил старичок, к которому вернулась привычная веселость.
Кажется, если бы Ном сидел не напротив, а рядом, именно сейчас ткнул бы ее локтем в бок. Вот вроде и надо одернуть, а совсем не хочется.
— Понятия не имею, — с усмешкой отозвалась женщина. — Что-нибудь придумаю.
— Хотите совет?
— Пожалуй, нет. Я и сама прекрасно испорчу себе жизнь, — с искренней улыбкой отозвалась женщина.
— Да что вы, танша. Я умный, — поведал корабел, — я хорошо посоветую. Знаете, — он взял доверительный тон, — на море все легко. Если шторм — сиди в порту, если погода хороша — поднимай парус, — Ном волнообразно повел в воздухе рукой, не очень уверенно изображая паруса. — Видите?
— Нет, — честно призналась Бану.
— Все легко, — не унывал Ном. — Человек, лишенный сомнений — счастлив. Вы не сомневаетесь насчет восьми тысяч людей, которых пригоните сюда рабами и которых скормите через десять лет каторжных работ рыбам или волкам. Я даже готов поспорить, вы уже знаете, откуда их везти.
Бансабира поперхнулась, не зная, смеяться или плакать. Пока получалось нечто близкое к первому.
— Ты что, всерьез считаешь, что это делает меня счастливой?
Ном снова махнул рукой, будто утомленный необходимостью говорить очевидное:
— Аааа. И так ясно, что всяких рукастых, умных, каких-нибудь хороших торгашей или сказителей вы и в шахты-то не погоните. Кого-то наверняка завербуете шпионом и пошлете обратно, оставив пару заложников. Речь о том, что, сделав выбор поступить так, вы больше не беспокоитесь о нем. Он вам не докучает, и вы — спокойны. Поверьте старику: счастье — это когда тебя ничто не тревожит. А вы явно чем-то замучены.
— Так заметно?
— На самом деле, не очень, — сознался Ном и попытался объяснить, жестами указывая на свое лицо. — У вас кожа белая, поэтому, когда все плохо, особо не ви…
— Заткнись, — беззлобно перебила Бану.
— Тогда — обещайте, — тут же перестроился Ном. Мальчишка, ей-богу. А у самого — уже и зубы, и волосы повыпали.
— Торгуешься? — Бансабира поддержала тон беседы.
— Приходится, — пожаловался Ном, пожав сухими плечиками.
— Чего тебе?
— Хочу помереть с родней, — самодовольно сказал Ном. Бану изобразила в лице озадаченность. — Я, знаете, женат на волнах. Морской бриз мне — как детский смех. Когда пойму, что время пришло, сам выйду по пиратские души. Ну, если, конечно, какая другая морская заварушка не подвернется до той поры. Тут — пообещайте, что возьмете меня в авангард, несмотря на возраст. Море для меня — как мамкино пузо, а на суше я видал мало хорошего. На суше — все сомневаются.
Бансабира присмотрелась: кто бы мог подумать, что за извечной широтой улыбки кроется такая тихая и такая большая печаль?
— Какой еще возраст? — с легким пренебрежением спросила танша, откидываясь на кресло. — Ты самый опытный корабел и твое участие не обсуждается. Вздумаешь спорить — вывезу весь эль с верфи.
Ном подобрался мгновенно. Его лицо засияло так, будто где-то внутри старичка кто-то зажег большой праздничный фонарь.
— Тогда куда путь держим, а, танш'?
