Жена Нила, Ли, тоже обняла меня при встрече. В Вирджинии мы вместе проходили подготовку. Она сказала, что хотела испечь печенье и привезти его в гостиницу в моей первый вечер в Москве, но, само собой, никак не могла со мной связаться. Мне была приятна ее забота. Я познакомилась с заместителем Тима Джеком, его женой Сьюзи, а также связистами и их женами. С остальными сотрудниками отделения я встречалась и раньше, в штаб-квартире, перед тем как они отправились в Москву прошлой весной и летом 1975 года.
У каждого оперативника был свой маленький стол, стоящий у стены. На обитых тканью стенах висело несколько карт, на которых цветными булавками и маркерами были обозначены операционные районы города. Небольшая стереосистема проигрывала различную музыку, чтобы скрыть содержание наших разговоров, на случай если кто-то, сам того не зная, пронес в офис жучок, что было, впрочем, маловероятно. Мы оставляли сумки и портфели снаружи, потому что в них могли лежать подслушивающие устройства. Помню, на первом инструктаже по безопасности в штаб-квартире нам рассказали о жучке, который вмонтировали в подошву ботинка оперативника, когда тот отнес его в местный ремонт обуви. С тех пор обувь в Москве никто не чинил. Офис стал единственным местом, где я могла свободно говорить с коллегами и друзьями из ЦРУ — где я могла быть собой.
Тим пригласил оперативников в свой кабинет — небольшой отсек за перегородкой в дальней части офиса. В кабинете была дверь, которую можно было закрыть при проведении личных встреч и ознакомлении с секретными материалами. Небольшой стол для совещаний, стоявший перпендикулярно рабочему столу Тима, едва помещался в маленькой комнате. Вокруг него расположились стулья для каждого из нас. На стене висела зеленая доска, на которой можно было мелом рисовать планы и маршруты при обсуждении операций.
Поскольку я покинула штаб-квартиру две недели назад, Тим сказал, что хочет рассказать мне о текущих операциях ЦРУ. Оперативники по очереди поделились тем, как за ними в последнее время следили: слежка была тотальной и порой прерывалась лишь на выходные, но не так давно жена одного из оперативников заметила, что за ней следят, когда ходила по магазинам. Джек велел мне оценить масштабы слежки, установленной за мной. Он предупредил, что без машины засечь слежку непросто, и сказал мне не слишком усердствовать в этом и не играть ни в какие игры, которые могут дать агентам понять, что я знаю об их присутствии. Стоило мне сделать что-либо подобное, как во мне сразу заподозрили бы сотрудника ЦРУ, потому что большинство остальных американцев из посольства обычно вообще не обращало внимания на людей, которые следовали за ними по пятам.
В первые месяцы Джек был дружелюбен, но мне постоянно казалось, что он меня проверяет. Мой стол стоял прямо позади его стола, и я не знаю, можно ли считать это случайностью. Пока я была в Москве, мой стол мы делили пополам. Он подкатывал свой стул и работал за обоими столами одновременно, потому что они были очень маленькими. Он печатал, как маньяк, стуча по клавишам двумя пальцами, но набирая текст быстрее большинства профессионалов. Время от времени одна из клавиш отрывалась и отлетала в сторону от силы его удара. Мы с ним хорошо узнали друг друга и относились друг к другу с огромным уважением и почтением.
Когда я описывала свои приключения на улицах Москвы, Джек давал мне хорошие советы, но при этом превосходно умел слушать. Он почти всегда был внимателен и серьезен, превыше всего ставя наше дело. Он говорил очень быстро, и слова слетали с его губ пулеметной очередью, а мысли стремительно сменяли друг друга. Хотя он производил впечатление абсолютно собранного человека, они с женой Сьюзи, которая отвечала за составление планов местности, частенько теряли ключи от машины в нашем маленьком офисе. Нас забавляло, как они препираются друг с другом в поисках ключей. Мы подшучивали над Джеком, и он добродушно смеялся, закатывая глаза у Сьюзи за спиной.
Джек стал моим главным заступником и великолепным наставником. Он многому научил меня в работе с агентами и неизменно настаивал, чтобы я заранее планировала следующую встречу для передачи сведений. Помню, однажды утром я пришла в офис, усталая после поздней встречи, и триумфально показала ему переданный агентом пакет, а Джек сказал: “Итак, что должно быть в его следующем пакете?” Он никогда не расслаблялся и не тратил время на многословные поздравления. Я не нуждалась в том, чтобы меня гладили по головке, но все равно не отказалась бы видеть признание своих заслуг. Он ожидал, что все мы будем трудиться столь же усердно, как он сам. Он никогда не делал передышек и всегда подталкивал нас находить новые места и узнавать как можно больше о районе своих операций.
На прощальной вечеринке по случаю своего отъезда в конце лета 1976 года Джек признался, что сначала воспротивился моему назначению в Москву. Он полагал, что незамужняя женщина не вынесет тяжелой московской жизни и не сможет одна работать на московских улицах. Он опасался, что КГБ попытается завербовать меня, подослав ко мне высокого и красивого офицера КГБ, чтобы тот попытался меня увлечь. Как раз такую схему мы обсуждали с Тимом на моем первом собеседовании. Но этого не произошло. Джек сказал, что я доказала ему, как он ошибался, и стала одним из самых ценных сотрудников московского отделения ЦРУ. Я гордилась тем, что он был так во мне уверен. Впрочем, в глубине души я понимала, что заслужила его похвалу долгими и трудными часы, которые я проводила на улице совершенно одна.
Хотя я была хорошо знакома с большинством оперативников-мужчин, с которыми мы вместе проходили подготовку, прежде чем они приехали в Москву летом 1975 года, я не знала, каково им было работать с женщиной. Кажется, мне было все равно. Я решила заслужить их уважение, участвуя в операциях наравне с остальными членами команды.
Так как я была одной из первых отправленных в Москву женщин, прошедших полную оперативную подготовку, московское отделение хотело выяснить, видит ли КГБ во мне угрозу. Даже если бы сотрудники КГБ установили, что я работаю в ЦРУ, вполне вероятно, они не поверили бы, что ЦРУ активно задействует женщин в уличных операциях, потому что в КГБ такой практики не было. Скорее всего, в КГБ меня считали рядовой сотрудницей офиса или секретарем. Наивность КГБ в отношении женщин позволила мне работать свободно, оставаясь нераскрытой.
С первого дня я всячески старалась не соответствовать типичному профилю оперативника. Наши тренеры, Берни и Рой, предупредили меня о ловушке, в которую попадают чрезмерно усердные сотрудники ЦРУ, и посоветовали не бежать впереди паровоза, когда я приеду в Москву. Они наказали мне не пытаться изучить весь город в первую неделю работы и не ходить по нелогичным маршрутам, надеясь обнаружить слежку, потому что подобные действия сразу выдают плохо подготовленного офицера ЦРУ. Но главное, сказали они мне, чтобы я не бросала вызов приставленным ко мне группам наружного наблюдения, пытаясь сбросить слежку КГБ.
Я выстроила себе социальный образ, не отличавшийся от образа других незамужних женщин, работавших в посольстве, и общалась в основном со связистами и морскими пехотинцами. Я старалась, чтобы меня не видели в компании других сотрудников ЦРУ, с которыми мы встречались за обедом в кафетерии лишь иногда, когда с нами были не связанные с ЦРУ служащие. В первый год начальник отделения Тим пригласил меня к себе домой на большую рождественскую вечеринку, но затем сразу же сказал, что я не могу к нему прийти. Мы все рассмеялись. Но мне было сложно не иметь возможности проводить время с приятными людьми.
