Я прошла по Красной площади, следуя нарисованным на брусчатке линиям, потому что милиционеры грубо указывали прохожим, чтобы они не заступали за них. Московские милиционеры вообще любили все контролировать. Я расстроилась, когда подошла ближе и увидела, что краска на соборе Василия Блаженного облупилась, но он все равно был очень красив, как стареющий сказочный замок с потускневшими золотыми и усыпанными звездами разноцветными куполами.
Стоя в центре площади, я впервые увидела смену караула у красной гранитной гробницы Ленина, на которой золотыми печатными буквами было написано его имя. Два военных с карабинами с примкнутыми штыками церемонным шагом вышли из ворот в Кремлевской стене и поднялись по ступенькам к мавзолею. Последовало несколько быстрых и точных поворотов, гулко стукнули каблуки, и два часовых поменялись местами со сменщиками. Когда новые часовые заступили на пост, старые ушли. Покойника очень хорошо охраняли.
В мавзолей тянулась нескончаемая очередь советских граждан, которым хотелось взглянуть на прекрасно сохранившееся тело или восковую копию, но во время своей командировки в Москву я так и не последовала их примеру. Мне хватало и огромных плакатов с Лениным. Наблюдая за беззаветной преданностью советских людей, я вдруг поняла, что они почитали Ленина, как Христа. Он даровал им сценарий жизни и повел их в бой. Ни он, ни его система после этого не пришли в упадок — все хранилось в его теле в этом мавзолее. Поговаривали, что время от времени русские забирали тело, чтобы стряхнуть с него пыль, но быстро возвращали на место поклонения для адептов веры.
Покинув Красную площадь, я прошла мимо относительно новой гостиницы “Интурист”, советской жемчужины для туристов с Запада. В 1977 году, когда я еще была в Москве, в ней случился пожар. Перепуганные американские туристы сообщили в посольство, что запасные выходы из коридоров на лестницы закрыты на цепи. Я решила, что это был еще один способ защитить иностранцев от советских граждан — наряду с милицией у наших квартир. На следующий день после пожара я попыталась сфотографировать гостиницу, в частности почерневшие стены над окнами, где пламя было особенно сильным, но милиционер подскочил к окну моей машины и сердито сказал мне убрать фотоаппарат и уезжать. Я послушалась его, не желая устраивать сцену. Если нет фотографии, то ничего и не было.
Стоя на берегу Москвы-реки и глядя на британский флаг, который развевался над посольством Великобритании, я поняла, что начинаю замерзать, хотя на мне были теплое пальто, шапка, перчатки и сапоги. Я устала и проголодалась. Разыскав ближайшую станцию метро, я поехала домой. Выйдя со станции “Университет”, я увидела киоск с мороженым и решила, что мне давно пора его попробовать. Хотя мой карамельный сироп еще не прислали, я купила завернутый в бумагу и фольгу брикет мороженого размером вдвое больше стандартного эскимо. На табличке было перечислено несколько классических вкусов, но напротив каждого, кроме одного, значилось слово “нет”. Я “выбрала” ванильное и положила брикет в сумку, чтобы он не растаял у меня в руках.
Я пошла в гору, то и дело заступая на мостовую, потому что тротуар не везде был очищен от грязного снега, который успел слежаться и застыть. Слева от меня остались общежития Университета имени Патриса Лумумбы. В этом университете училось множество африканцев, которым предоставляли стипендию, чтобы они узнавали основы коммунистического строя. Но этим бедным студентам было ужасно холодно, ведь они не привыкли к зиме.
Добравшись до дома, я кивнула милиционерам. Другие оперативники сказали мне, что охраняющие их дома милиционеры получают звонки, когда подозрительный жилец приходит домой или покидает территорию комплекса, потому что слышали, как в будке звонит телефон, когда они проходят мимо. Когда я вошла, телефон не зазвонил, и я сочла это хорошим знаком. Впрочем, может, я просто была новенькой.
В квартире я разделась и продолжила распаковывать вещи, обнаружив еще больше шкафов, чем раньше. Мест для хранения вещей в квартире было предостаточно. Огромный шкаф находился под потолком в коридоре между гостиной и кухней. Доступ в него открывался сквозь двойные дверцы со стороны кухни и со стороны гостиной. Я решила, что положу туда носовые платки, туалетную бумагу, прокладки, бумажные полотенца и стиральный порошок — все то, что должно было прийти в составе моего груза. Узкие полки раскрашенного буфета в гостиной прекрасно подходили для хранения консервированных продуктов — правда, банки приходилось ставить в один ряд. Туда можно было поставить весь ящик “Смакерса”, чтобы он постоянно был под рукой.
Как ни печально, я так увлеклась осмотром квартиры, что совсем забыла про свое мороженое. Осторожно открыв сумку, я с радостью увидела, что с ним ничего не случилось. Я положила немного подтаявший ванильный брикет на тарелку и стала есть чудесное лакомство маленькими кусочками, наслаждаясь его сливочным вкусом. Такого вкусного мороженого я раньше не пробовала. Оно заменило мне ужин.
В офисе мне выдали приветственный набор для квартиры, в который входили вещи, необходимые, чтобы продержаться до получения груза. Там были полотенца, постельное белье, тарелки, стаканы, столовые приборы, кухонная утварь и кастрюли. Кто-то также положил туда несколько банок с супами и соками, растворимый кофе, арахисовое масло и мармелад — и мне этого было вполне достаточно. Все это мне очень пригодилось, потому что в выходные никто не пригласил меня на ужин.
Глава 7. Миссия начинается
В конце октября 1975 года, незадолго до моего прибытия в Москву, два офицера из штаб-квартиры слетали в Москву в командировку, чтобы обсудить перспективы очень ценного советского агента, с которым московское отделение ЦРУ никак не могло установить контакт. Начальник отдела СССР в секции советских восточноевропейских стран Джей и оперативник Серж, который был специалистом по советским странам, провели в Москве неделю. Все это время они совещались с сотрудниками московского офиса, вырабатывая новые стратегии. Они также погуляли по Москве под наблюдением назойливого КГБ и лучше поняли, с какими трудностями сталкиваются назначаемые в Москву оперативники. До тех пор в штаб-квартире полагали, что разбираются в ситуации лучше московского отделения и работавших в городе сотрудников. Визит Джея и Сержа позволил московскому отделению получить большую свободу действий при разработке оперативных планов.
Ценный агент был завербован ЦРУ во время своей первой заграничной поездки. Теперь, когда он вернулся в Москву, ЦРУ хотело обеспечить его шпионским оборудованием, чтобы он мог регулярно передавать уникальную и ценную разведывательную информацию. Активировав этого агента в Москве, штаб-квартира могла заверить директора центральной разведки Уильяма Колби, что московское отделение ЦРУ ведет работу с деятельными агентами.
Агент, Александр Дмитриевич Огородник, кодовое имя Тригон, родился в 1939 году в Севастополе. Его отец был высокопоставленным офицером советского военно-морского флота, а потому он имел возможность получить хорошее образование, что открывало ему прекрасные перспективы в работе на благо советского общества. Следуя по стопам отца, он окончил элитную военно-морскую академию, но во время учебы в высшем военно-морском инженерном училище у него упало зрение, что фактически положило конец его флотской карьере. Сменив профиль, он поступил в Московский институт международных отношений. После выпуска его назначили на работу в советское посольство в Боготе, куда он отправился вместе с женой.
