На совещании я сказала собравшимся оперативникам, что столкнулась с незначительной проблемой. В апреле меня приехала навестить моя сестра Мэри-Элис, которая планировала на некоторое время задержаться в Москве. Я точно не могла взять ее с собой на задание, но не могла и сказать ей, что мне нужно сделать тем вечером без нее. Я не знала, известно ли ей, что я работаю в ЦРУ, потому что я сообщила об этом только своим родителям. Признаваться ей во всем было не время. Если Тригон поставит машину на “Парковке”, я решила на большую часть вечера отправить ее к друзьям, в гости к Нилу. Она уже успела познакомиться с Нилом и его женой Ли, а потому в моем предложении не было ничего необычного. И все же, когда я написала ей записку, чтобы сообщить, что вечером мы идем на ужин к Нилу, но я не смогу у него остаться, она недоуменно посмотрела на меня. Впрочем, она была умной и не стала задавать лишних вопросов.
План был таким же, как раньше: заметив слежку, я должна была вернуться к Нилу, чтобы он попробовал доставить пакет вместо меня. По дороге в посольство с сестрой я заметила на “Парковке” машину Тригона. План был запущен. Когда я привезла Мэри-Элис к Нилу, она показалась мне совсем растерянной, но мне уже не терпелось выехать на длинный маршрут, чтобы определить, установлена ли за мной слежка. Я была готова доставить пакет.
Я вспомнила, как Эд рассказывал о “Парковке”, и прокрутила в голове его описание объекта. Тригон поставил машину параллельно бордюру среди других машин, стоящих возле многоквартирного дома. Остановившись в отдалении в тени, я осмотрелась, а затем прошла по тянувшемуся вдоль реки тротуару, чтобы оценить количество прохожих на улице. Мне повезло: в ближайшем к машине дворе никого не было. Я по диагонали перешла улицу и подошла к припаркованным автомобилям. Проходя мимо машины Тригона, я сунула прикуриватель в приоткрытое окно. Раздался глухой удар — дело было сделано. Я пошла прочь. Кажется, никто меня не заметил и не услышал, как громко бьется мое сердце.
Вернувшись к машине, я поехала обратно за сестрой. На кухне у Нила я выпила с ним бутылку холодного пива. Он молча дал мне пять и радостно меня обнял. Помню, сестра сказала, что прекрасно провела вечер в компании замечательных людей. Она так и не спросила меня, куда я ездила.
В офисе обрадовались успеху операции, и мы сразу приступили к планированию следующей доставки, намеченной на июнь. В прикуривателе содержалось сообщение с описанием нового типа доставки, синхронизированного обмена, на новом месте с кодовым названием “Лес”. Чтобы осуществить этот обмен, мы намеревались сделать ставку на мою свободу от наблюдения. Я должна была оставить пакет для Тригона в “Лесу” чуть раньше 21:00. Час спустя он должен был забрать пакет и одновременно оставить на том же месте пакет для меня. Если у него ничего для нас не было, он должен был оставить в условленном месте смятый пакет из-под молока, чтобы я поняла, что он забрал нашу закладку. Еще час спустя я должна была вернуться на место, чтобы забрать его пакет или пустой пакет из-под молока.
При таком синхронизированном обмене на тайное задание приходилось выходить лишь один раз, что повышало безопасность агента. Так как за мной не следили, мы с Тригоном снова использовали это место, фактически снижая риски, поскольку мы оба точно знали, где искать пакеты, которые лежали на месте не более часа. Мы несколько раз прибегали к синхронизированным обменам в “Лесу”, а затем и на новом месте с кодовым названием “Сетунь”.
В ходе подготовки большого пакета для Тригона в московском отделении и штаб-квартире ЦРУ задумались о возможности предоставления ему запрашиваемой таблетки для самоубийства. Мы обсуждали это часами, но не сомневались, что находимся у него в долгу. Раньше я с таким не сталкивалась и не знала, давали ли таблетки другим агентам. Как выяснилось, запрос Тригона был уникальным, а потому в штаб-квартире возникли бюрократические трудности при его одобрении. Прежде всего нужно было определить, кто может отдать такое распоряжение. Высокопоставленный чиновник из ЦРУ? Или человек еще более высокого ранга? Возможно, с таким запросом нужно было обращаться в правительство. Шумиха вокруг предоставления человеку яда не могла не затронуть дипломатических отношений. Возможно, к решению вопроса стоило привлечь госсекретаря и Совет национальной безопасности. Вероятно, где-то до сих пор хранится совершенно секретный документ с цепочкой разрешающих подписей. В конце концов одобрение было получено на самом высоком уровне, о чем нам сообщили телеграммой, отправленной в Москву.
Затем в штаб-квартире возникли трудности с созданием и отправкой яда. Для него был сделан маленький резервуар, который помещался в корпус большой чернильной ручки. Ручка не отличалась от той, в которой был спрятан миниатюрный фотоаппарат, и это в итоге оказалось важным. Перевозка этой ручки в салоне самолета казалась рискованной, потому что из-за перепада давления жидкость могла протечь, что представляло опасность для курьера. В итоге техники тщательно упаковали ручку и заверили курьера, что она лежит внутри наглухо закупоренного пакета.
Никто из нас не хотел передавать Тригону яд, но мы понимали, что так будет правильно. Мы боялись, что он не сумеет вовремя понять, что находится под подозрением, но в то же время опасались, что он примет яд слишком рано, посчитав, что уже стоит на пороге ареста. Подготавливая ручку для доставки в “Лесу”, мы приложили к ней простую записку, в которой сообщили, что ценим его труды и надеемся, что он останется в безопасности. В конце концов, мы сдержали свое слово и обеспечили его ядом. Нам нужно было верить, что он сумеет определить, когда и почему наступит его последний день.
Через несколько дней после первомайской операции Тим вызвал меня к себе в кабинет и закрыл дверь. Хотя такое случалось редко и я разволновалась, он сразу сообщил мне, что не собирается упрекать меня за плохую работу. Он сказал, что на самом деле как раз наоборот. Он показал мне отправленную ему лично телеграмму, в которой мне приказывали временно вернуться в штаб-квартиру для подготовки к встрече с важным советским агентом. Мне нужно было убедить этого агента вернуться в Москву, где мы с ним должны были тайком встречаться под романтическим предлогом и гулять по московским паркам, как влюбленные. Я обрадовалась, что меня выбрали для участия в столь важной операции такого высокого уровня.
Моя сестра не поверила своим ушам, когда тем вечером я пришла домой и сказала, что завтра полечу вместе с ней в США. Ночью мы паковали чемоданы — я впервые готовилась на две недели оставить свою московскую жизнь. Начав собирать все сделанные за шесть недель покупки, сестра заметила, что пропал веник, который она купила в Тбилиси. Мы положили его на балкон, чтобы холод помог нам избавиться от живущих в нем жучков. Я решила, что веник украли, потому что его не могло сдуть ветром с балкона шестого этажа. В мое отсутствие офицеры КГБ периодически заходили ко мне в квартиру: впоследствии я замечала, что некоторые вещи стояли не на своих местах. Мы решили, что в КГБ испугались, что сестра привезет этот грубый веник домой в США, из-за чего у американцев сложится неверное представление о Советском Союзе. А может, шутили мы, офицер КГБ украл его, чтобы сделать подарок теще.
