Стенографистка описывала каждый предмет, который техник вытаскивал из пакета и выкладывал на газету. В какой-то момент оператор сказал следователю, что на фоне газеты камере сложнее фокусироваться на отдельных предметах, и газету заменили на большой лист белой бумаги. Оператор остался доволен. Мне все это казалось сумбурным и непрофессиональным. Но разве я имела право оценивать их действия, сидя в Лубянской тюрьме в комнате, набитой офицерами КГБ?
Когда техник вытащил чернильную ручку, следователь быстро и резко сказал ему отложить ее и больше не трогать. Увидев эту ручку, следователь сильно разволновался. Лишь два человека в той комнате — сам следователь и я — понимали, почему эта ручка вызвала у него такое раздражение.
Но он не знал, что в этой ручке скрывался миниатюрный фотоаппарат. Я сразу поняла, что следователь разозлился при виде ручки, потому что решил, что в ней спрятан резервуар с ядом. Осознав это, я пришла к совершенно неуместному и страшному выводу, который все еще оставался вопросом: воспользовался ли Тригон ядом?
Это стало самым важным, что я узнала в ходе своего ареста и следственных действий. Следователь знал о ручке с ядом и злился на меня. Позже мы не смогли найти иного объяснения поведению следователя: очевидно, Тригон воспользовался ядом и умер.
Следователь взял себя в руки, и стенографистка просто записала, что в пакете была “ручка”. Затем техник вытащил маленькие капсулы, которые, как я знала, были катушками с пленкой. Следователь велел технику аккуратно положить их рядом с ручкой. Думаю, он решил, что это дополнительные резервуары с ядом.
Оставшиеся предметы — маленькие одноразовые блокноты, которые Тригон использовал для расшифровки радиосообщений, — были включены в список без подробных описаний.
Стенографистка завершила опись содержавшихся в пакете вещей. Взяв у нее листки, следователь протянул их мне и потребовал, чтобы я их подписала. Клифф сказал, что я не буду ничего подписывать.
— Вы можете идти, — неожиданно бросил следователь.
Спектакль окончился.
Мы с Клиффом переглянулись и встали из-за стола. Я сидела там с половины двенадцатого. Было уже два часа ночи.
Я потянулась за часами и колье. Мне протянул их мужчина, которого я ударила по ноге. Я по-русски сказала ему спасибо. Присутствующие начали перешептываться: оказывается, я говорила по-русски. Впрочем, они явно понимали, что при изучении любого языка первым делом узнаешь, как сказать спасибо и спросить, где туалет.
Но они не знали, кто я такая, и, главное, не понимали, какой урон я нанесла советскому правительству за время своей командировки в СССР. Хотелось бы мне оказаться в штаб-квартире КГБ в понедельник утром, когда они подняли бы отчеты слежки о моих действиях! Интересно, сколько офицеров КГБ лишилось работы после того, как выяснилось, что за мной не следили с самого моего прибытия в Москву 5 ноября 1975 года?
Мы с Клиффом вместе вышли из здания через приемную. Там сидел молодой милиционер. Проходя мимо него, я едва заметно ему подмигнула. Уверена, он расскажет своим внукам о той далекой ночи, когда арестовали молодую и невинную американку. А может, ему было все равно.
Мне было приятно выйти на улицу, где не было ни вонючих мужчин, ни придирчивых следователей. Жена Клиффа сидела в его синем “Мерседесе”, терпеливо ожидая, когда он вернется с непутевой американской туристкой. Она тоже удивилась, увидев меня.
Я села на заднее сиденье. Клифф прекрасно объяснил мой арест, сказав, что я снова целовалась на улице с милиционерами. Все рассмеялись. Я рассказывала Клиффу, как отпраздновала первый Новый год в Москве. Вернувшись с праздника на Красной площади, несколько из нас подошли к милиционерам, стоявшим у посольства, и поцеловали каждого в щеку. Потом мы хохотали, вспоминая это, потому что большинство из них было под два метра ростом, из-за чего им пришлось нагибаться, чтобы получить поцелуй. Держу пари, офицеры КГБ, которые вели слежку за посольством из наблюдательного пункта на другой стороне улицы, потом задали милиционерам не один серьезный вопрос.
Мы с Клиффом зашли в здание посольства и отправились прямиком на девятый этаж. В приемной я увидела Нила, который разговаривал с морпехом. Стоило Нилу взглянуть на меня, как он вздохнул с облегчением. Не говоря ни слова, мы с Нилом и Клиффом спустились в офис ЦРУ. Меня поразило, что там оказались почти все оперативники во главе с новым шефом, Джином. Очевидно, в два часа ночи они только запустили процесс моего спасения. В тот момент я удивилась, что они прождали больше часа после оговоренного срока. Но я была рада снова оказаться в безопасности в компании коллег из ЦРУ.
Хотя это было не совсем уместно, Джин меня обнял. Я гордилась, что сумела выстоять тем вечером, несмотря на все трудности. Теперь он собирался показать мне, что он настоящий мачо. Он настоял, чтобы я взглянула на доску в его кабинете. Там его рукой было написано: “С возвращением, девочка наша!!!”
Я не могла смириться с тем, что он вообще не понимал, с чем мне пришлось столкнуться той ночью. Пожалуй, я едва ли не лучше всех знала, каково вести оперативную деятельность на улицах Москвы, в самой что ни на есть опасной среде.
В тот момент я обрадовалась, что вскоре уеду из Москвы, потому что поняла, что работать с ним мне будет сложно. Позже я узнала, что вскоре после моего отъезда он сказал близкому другу из офиса, что меня не поймали бы, если бы тем вечером я заметила слежку. Он просто ничего не понимал. Засаду устроили, потому что офицеры КГБ разоблачили Тригона и ждали оперативника, который появится на объекте “Сетунь”. Мой арест стал последней главой этой истории и никак не повлиял на судьбу Тригона.
Нил вытащил небольшой магнитофон. Я села в центре офиса и принялась в подробностях рассказывать о случившемся, иногда перемежая свою речь ругательствами. Выудив все факты из моего оживленного монолога, один из оперативников составил телеграмму с изложением событий для штаб-квартиры. Ее отправили в 3:30 по московскому времени, или в 9:30 по вашингтонскому. Когда наша телеграмма пришла в штаб-квартиру ЦРУ, Джек и другие старшие офицеры отдела с ужасом прочитали шокирующие подробности. Всем было очень жаль узнать, что Тригона разоблачили. Он был не только одним из самых продуктивных наших агентов, но и добрым другом, который всем нам был дорог.
Глава 13. Возвращение домой — июль 1977 года
Рассказав о случившемся той ночью, я отдала распоряжения о том, что делать с моими личными вещами. По опыту прошлых арестов офицеров ЦРУ мы знали, что советское правительство потребует, чтобы я покинула страну в течение двух-трех дней, то есть фактически стала персоной нон грата. Подготовка необходимых документов была лишь вопросом времени. Я попросила, чтобы ЦРУ в мое отсутствие продало мою машину, стереосистему (вероятно, с установленными в ней жучками КГБ), толстое зимнее пальто и оставшиеся консервированные продукты, включая несколько банок “Смакерса”, которые я не успела доесть.
Дорога домой была тяжелой, потому что секретарша, которую Джин отправил меня сопровождать, слишком волновалась из-за поездки. При пересадках в Вене и во Франкфурте за нами явно следили офицеры КГБ, но я не посмела сказать ей об этом, потому что она и так переживала, что ей придется провести целую ночь в гостинице при франкфуртском аэропорту одной, без мужа. Она боялась проспать наш рейс в Вашингтон, который вылетал в 9:00. Вероятно, пока я спокойно спала, она всю ночь смотрела на часы.
