«Мое! – трепетало в генеральском мозгу. – Я это заслужил и никому не отдам! Остальные могут писать письма, которые теперь никто не читает…»
Генерал сидел на пассажирском сиденье, за рулем – сын-подполковник. И оба они, обрюзгший генерал и начинающий полнеть подполковник, вели разговор про то, что вывезена лишь половина продовольствия. Остальное, включая новое обмундирование, несколько дизельных генераторов в заводской упаковке, запас ГСМ в подземных цистернах, а также новенькие кровати, матрасы, одеяла, мыло и простыни – находилось на складе и требовало большого внимания, усердия и смекалки.
Машина нырнула в тоннель. Достигнув ворот, она остановилась, и в этот момент по генеральским мозгам ударило словно веслом, плашмя, отчего затошнило и захотелось бежать – сломя голову, куда-нибудь, лишь бы не стоять возле ворот, на которых сиял теперь яркий знак, похожий на человеческий череп. Переливаясь лилово-красным, знак вопил об опасности. Он кричал о радиоактивном заражении местности, а сама надпись прыгала на воротах, то увеличиваясь в размерах, то вновь уменьшаясь.
– Опасно! – гремело в тоннеле. – Немедленно покиньте объект! Ваше пребывание сокращает шансы на жизнь!
Подполковник врубил заднюю передачу, развернулся и бросился от ворот на пределе возможностей, проклиная день, когда согласился с отцом-генералом на его авантюру.
…Выключив компьютер, Шендерович вышел из помещения на улицу. Поздняя осень брала свое. Ветер гонял обрывки бумаг, накладных, листал книги амбарных книг и журналов. Сгущались сумерки. Окружающее пространство было пустынно, а будущее смутно.
Так и остались Шендеровичи в лесистых горах. В помещении, устроенном в теле горы, с широкой террасой и продуктовым складом в расчете на множество лет и зим.
– В это невозможно поверить, – удивлялся Кошкин. – Одни. В лесу…
– Видишь вон то возвышение? – Катя протянула бинокль.
Кошкин взял его, но, сколько бы ни смотрел, так и не смог увидеть хоть что-нибудь, кроме зарослей.
– Вот и хорошо. Так и должно быть для непосвященного. Я без бинокля вижу: деревья лежат вповалку, пихтовник молоденький… Пых! – и нету пихтовника… Его сдует вместе с деревьями…
Кошкин, слушая Катю, видел лишь волны гор, покрытые лесом. Жизнь в лесу, в отрыве от людского сообщества, ничуть не повлияла на девушку – напротив, это пошло ей на пользу, свободное время она посвятила учебе. Благодаря отцу с матерью и компьютеру. По ее словам, мать потом умерла, ее схоронили в лесу за железнодорожной веткой.
Слово за слово, Кошкин стал рассказывать о себе – как вырос в большом шумном городе, как пошел в школу. Вспомнил, как одноклассниц в школу провожали роботы, купленные на вырост, как эти школьницы, слегка повзрослев, окончательно слились с механическими чудовищами, изменив приоритеты. Он пытался связать свою жизнь с одноклассницей, вступив с ней в брак, однако из этого ничего не вышло: бывшая супруга была замечена с роботом в постели, после чего ему пришлось завести Машку – для домашних услуг.
– Понятно, я курсе… – вздохнула Катя.
– В судах у нас беспредел… Там полная власть закона – даже над здравым смыслом. Однажды мне довелось участвовать в судебном процессе. Вот это судилище было! Адвокат стал говорить о нарушениях прав, но его тут же отключили, будто это какой-нибудь утюжок или микроволновка.
– Такого не было даже в Римской империи…
– Зато у нас свое государство, – сказал Кошкин. – Все у нас здесь свое, включая денежную систему.
– Извини, нам пора…
Катя подошла к лифту, вошла внутрь. Кошкин последовал за ней.
– Сначала нам вверх, потом вниз, – сказала Катя и нажала кнопку.
Лифт дрогнул, поднялся вверх. Из кабины виднелась бетонная площадка, над ней возвышалась стальная опора с ветряным генератором и крыльчаткой.
– Тут ветер всегда. И холодно… – пояснила Катя. – Но если хочешь, то можно выйти и посмотреть.
Она открыла кабину, вышла из лифта. Кошкин последовал за ней, озираясь по сторонам. Площадка оказалась вершиной горы. По краю виднелась ржавая изгородь из стальных прутьев. Ветер трепал траву, пробившуюся меж бетонных плит, крыльчатка вращалась, над горами играло раннее солнце.
– Порядок! Уходим! – Катя шагнула к лифту.
Они опустились, вышли на площадь. На мачтах здесь висели обрывки защитной сетки. Краска на мачтах давно облупилась, обнажив ржавую сталь… Кошкин и Катенька оказались на едва заметной тропинке среди корявых сосен. Светло-зеленый мох непривычно пружинил под ногами, пахло багульником. Кошкин удивлялся незатейливой природе. Во мху местами темнела, словно рассыпанная, темно-красная ягода, а он не знал, что это была за ягода, как не знал и того, чем могло так одуряюще пахнуть.
– Багульником пахнет, – сказала Катя. – А это вот клюква… Из нее отличный кисель получается. А также варенье…
Они продолжили путь и вскоре уперлись в железнодорожную насыпь с бетонными шпалами и ржавыми рельсами. По другую сторону насыпи, в глубокой низине, лежал широкий бетонный желоб – по нему тихо струилась вода.
Катя опустилась к желобу, Кошкин едва поспевал за ней. Асфальтовая дорожка вдоль искусственного ручья была завалена сучьями, местами из нее росли деревья. Человек не ступал здесь с момента строительства.
Они прошли вдоль желоба с полкилометра, и Кошкин увидел среди зарослей серое возвышение, которое вблизи оказалось бетонной плотиной с широким отверстием у основания. Из него и вытекала вода, уходя наклонно по желобу.
– Вот еще одна точка, – вздохнула Катя, опускаясь на поваленное дерево.
Глава 12
Подпасок
Дмитрий Олегович Татьяноха в последнее время сильно сдал: щеки ввалились, нос обострился – того и гляди засвистит по-птичьи. Впрочем, было от чего худеть. Работы навалилось по самые уши – это и подготовка постановлений за главного прокурора, распределение уголовных дел, поступающих от следствия, это и участие в судебных процессах. Куда ни кинь, не обойтись без Дмитрия Олеговича, так что фигура у него естественным образом пошла на убыль, а лицо сделалось огневым. Дмитрию Олеговичу отдохнуть бы, набраться сил в каком-нибудь укромном месте. В «Клубе обездоленных мужиков», например. Но куда там, подлая личность хотела быть в курсе событий! Не тех, что приходилось видеть из почты и социальных сетей, а тех, что роились в умах у горожан. С ранних лет он усвоил, что именно эти сведения являются наиболее ценными. В ресторан любили захаживать многие, включая главного прокурора, правительственных чиновников, за исключением лиц женского пола, поскольку те, согласно уставу, не могли быть членами данного клуба.
Собравшись вместе в этом укромном месте, мужчины вели заунывные разговоры по поводу нарушений собственных прав со стороны феминисток. Они имели право говорить на подобные темы, потому что законом не возбранялось. При этом некоторых заносило на фоне алкоголя – только слушай…
