Катенька молчала, поглядывая по сторонам. Она тоже приняла душ, и голова у нее была теперь, видимо, забита чем-то другим. О чем может думать прелестная головка? Этой головке досталось меньше всего, но вела она себя так, как если бы Кошкин внезапно ее оскорбил. Она даже смотреть в его сторону не хотела, а по прибытии в квартиру кинулась ухаживать за Федором Ильичом, не обращая внимания на Владимира.
Владимир, улучив момент, успел лишь спросить у нее о знакомом Шендеровича, которому тот звонил перед их избиением. Катенька холодно сузила глаза, задумалась, но не ответила. И это было странно, тем более что, будучи лесным жителем, она оказалась не девочкой – кто-то постарался над этим вопросом вместо Кошкина. Кошкин тогда спросил у нее в лесу напрямую, откуда могло такое быть, если кругом одни разве что зайцы. Катенька побелела от неожиданности – возможно, от злости на подобную наглость, но затем бледность отошла от лица, и она рассказала страшную историю про колышек, на который наткнулась в раннем детстве.
– Прыгнула с дерева – а там колышек торчит из земли… Так и осталась без девственной плевы… – И, помолчав, спросила: – Думаешь, я одна такая?
Кошкин тогда ее искренне пожалел, содрогаясь от услышанного. Ведь кол мог проникнуть и дальше…
Покончив с коньяком, они принялись за мадейру, выпили по бокалу и на том успокоились. Долгая поездка – с раннего утра, беготня и битье по ребрам не прошли даром. Шендеровичей потянуло ко сну. Кошкин проводил их до спальни матери.
– Располагайтесь, – сказал Кошкин.
Минутный сон после душа дал облегчение, спать больше не хотелось, а коньяк располагал к размышлениям.
Он сел в кресло возле окна и стал смотреть в полумраке на улицу. Вездеход Шендеровичей стоял на площадке перед домом. Надежная оказалась машина. С дизельным тяговитым двигателем и лебедкой. Не будь лебедки, сидеть бы им до сих пор в грязи по самые уши. Впрочем, одно оставалось неясным: как это устройство могло дожить до сегодняшних дней – ведь Шендеровичу оно досталось очень давно, когда генералы бросали свои соединения на произвол судьбы. При этом на спидометре у вездехода всего три тысячи километров пробега. Досталась из запасников? С бывшей военной базы? А если на тот момент подобные машины не выпускались? И если не выпускались, то кем являются Шендеровичи? Кто они, этот папа с дочкой? И кто для них Кошкин? Случайный попутчик? Палочка-выручалочка?
Позади раздался шорох: в дверном проеме стояла Машка.
– Сидишь? – спросила она низким голосом.
– Да вот… – отозвался Кошкин.
Машка вошла на террасу, подошла к окну, вздохнула. Лицо ее осунулось, глазища запали, но даже в сумраке был виден их малахитовый блеск.
– О чем думаешь, милый? – спросила она. – Надеюсь, не о той, что спит там в обнимку с папиком?
– О чем ты? Он же отец. Прекрати.
– Хорошо, прекратим. Не мой воз – не мне везти. Я вот что думаю…
И Машка, взяв Кошкина за руку, принялась нашептывать о его разработках. Она утверждала, что не зря провела время, пока любимый человек мотался в глухом лесу. Ей известно теперь, кто заказчик, каков заказ и что Кошкин идет не в том направлении. Вот если бы он был лояльнее, то Машка, может, помогла бы ему, потому что у нее тоже есть возможность. Этой возможностью является связь с остальным человечеством – достаточно выбрать одного, и ковыряйся в его мозгах. А под конец она рассказала, что встречалась с Харитоном.
– С учителем? – удивился Кошкин. – Для чего тебе надо?
– Он обещал мне в связи с бесплодием…
В голове у Кошкина словно бы что-то щелкнуло и замкнуло, хотя у человека не должно ничего замыкать, ведь это биологическая система. Другое дело его бывшая супруга – ту постоянно клинило либо глючило, так что не было никакой возможности найти с ней общий язык. Итог был печален: ни детей, ни отношений. Вообще ничего. А тут вдруг такое предложение, и, главное, от кого?! Фактически – от робота, привязанного к одному человеку. От Машки, которая всего лишь переоценивает свои возможности…
– Опять ты за старое, Машенька? – Кошкин дернулся в кресле, прижал к груди ее гибкое тело и стал гладить по голове, плечам, по теплой мягкой спине. – Успокойся. Это пройдет. Ты просто ко мне привязалась…
– Нет…
– Ты ошибаешься. Андроид не может иметь детей. К тому же у нас финансовые трудности. Республика скоро станем банкротом…
– Думаешь, мы пойдем по миру с сумой – как в стародавние времена? – оживилась Машка. – Проблема в банке. И только в нем. Это было твоей ошибкой…
– Что ты несешь опять?
– Он действует сам по себе. С другой стороны, за ним стоят влиятельные люди, до которых не дотянуться. И еще…
Машка вдруг замолчала.
– Что ты молчишь, Машенька? Говори.
– Мне плохо…
Она опустила голову Кошкину на плечо, и, сколько бы тот ни тряс ее, она не приходила в себя. Это мог быть конец – непредвиденный, быстрый и жуткий.
Кошкин выхватил из кармана телефон и позвонил ей на внутренний телефон.
– Абонент недоступен, – прозвучало в трубке.
Машка едва дышала и не приходила в себя. Это было похоже на обморок, хотя Машка, являясь андроидом, была защищена от подобной напасти. Могла быть другая проблема, связанная с зарядкой. Кошкин набрал другой номер, но в ответ услышал, что необходимости в подзарядке нет.
– Машенька, Маша, – бормотал Кошкин, – что с тобой, дорогая? Неужели это у тебя навсегда? Не может такого быть…
Он снова набрал номер и, услышав старчески-сиплый голос, торопливо заговорил, извиняясь за поздний звонок, а также за то, что давно не звонил.
– Что с тобой, Вова? – спросил Харитон.
– У меня несчастье, – сказал Кошкин. – Моя Машенька в коме…
– Вот даже как? А что у нас этому предшествовало? Разговор, говоришь? На какую тему?
– О разном. – Кошкин напрягся. – О любви говорили, о детях…
– И – что?
– Ничего. Она говорила, что в будущем сможет родить.
– Андроид? Рожать? – Харитон загадочно хмыкнул. – А дальше что у вас было?
– Ничего… Она сказала, что за банком стоят влиятельные люди, до которых не дотянуться. Потом замолчала. «Прости, – говорит. – Мне плохо» – и отключилась.
– Понятно, – сказал Харитон. – Выезжаю…
Кошкин отключил телефон и стоял, едва соображая. И недоступность андроида, и битье по ребрам, и отсутствие денег на счете не оставляли места для вдохновения. Кошкин не видел выхода из положения. Считалось, что расчетная единица – виртуальная субстанция для прогресса. Это правило звучало у него в голове со школьной скамьи. Стоило выпасть из обращения этой субстанции, как мир обвалился, не оставив после себя ничего. Впрочем, матушка могла быть не в курсе событий. Живет себе между грядок, подумал он отрешенно.
