– Это не значит, что я из полиции Капитана.
– Нет.
Она подняла свой пивной бокал и окинула Слвасту проницательным взглядом.
– Вы не такой, какими я представляла себе офицеров.
– А какими вы представляли себе офицеров?
– Узколобыми, подобно остальным аристократам. Безразличными к проблемам низших.
– Полки заняты серьезным делом. Быть полковым офицером – это не синекура. Заниматься зачистками в сельской местности совсем не легко. И даже… – Он глянул на свою культю. – Даже еще труднее, если что-то пойдет не так.
– Теперь я понимаю. Думаю, роль играет ваша форма, яркая и дорогая. Я просто отождествляю вас с богатыми семьями, что правят всем.
– Некоторые из их младших сыновей идут на военную службу, преимущественно в Меорский полк. Таким образом, они остаются в Варлане – правда, на другом берегу реки. Я слыхал, там на каждого рядового приходится по офицеру. В Меорском полку офицеры получают жалованье примерно в десять раз больше, чем в любом другом полку. Это называется столичным коэффициентом: жизнь здесь дороже.
– И чья в том вина? – резко бросила она.
– Но в городе больше возможностей, чем в сельской местности. Это привлекает людей.
– В результате чего растут цены, лишая возможностей самых бедных.
– Но вы живете здесь. Вам удалось найти хорошую работу.
– По-вашему, это хорошая работа? С восьми до пяти тридцати, перерыв на обед сорок минут, и вы обязаны обедать в столовой, которая принадлежит семье старшего клерка. Каждый день в течение ста десяти лет – только тогда вы получите полную пенсию.
– Вы собираетесь там продержаться так долго?
– Нет. Я собираюсь встретить богатого помещика, который заберет меня отсюда. – Она презрительно подняла бровь. – Единственное, на что я могу надеяться, верно? Простите, если мои слова звучат горько. Я этого не хочу. Просто ничего не меняется. На Бьенвенидо столько несправедливости, и, похоже, никто ничего с ней не делает. Ни Капитан, ни все наши советы. А какие деньги они получают – милый Уракус! Я видела некоторые документы о государственных расходах.
– Меня это не удивляет. И мне жаль, но я не помещик. У моей мамы есть ферма, но ее унаследуют мои сводные братья. А я собираюсь посвятить свою жизнь борьбе с паданцами.
Бетаньева протянула руку через стол и сжала его пальцы.
– Вы хороший человек, капитан Слваста. Вы придерживаетесь своих убеждений. Не позволяйте им отнять это у вас.
– Не позволю.
Почему-то ему не хватило смелости рассказать ей о заседании комитета этим утром и о том, как он уже поддался им.
– Так кто такой этот Найджел? – спросила она. – Должно быть, он вам очень нужен, если вы обратились за помощью в Налоговую инспекцию. Что он натворил?
Слваста рассказал о встрече и как он злился на себя за то, что позволил себя обмануть.
– Это очень странно, – сказала она, когда закончил. – Не могу представить кого-то работающим на гнездо, сколько бы ему ни заплатили.
– Я тоже, – признался Слваста. – Но что еще это может быть?
– Вы знаете, что Капитан Ксаксон каждый год публично уничтожал яйцо паданцев?
– Нет.
– Он был седьмым Капитаном, насколько я помню. Во дворце устраивали большую церемонию середины лета. Устанавливали огромную паровую гильотину, специально построенную для этой цели. Она могла разрезать яйцо паданца на две части. Играли оркестры, проводился парад полков, все дела. Мероприятие было довольно зрелищным, судя по описаниям. В нем участвовало десять тысяч человек.
– И почему это перестали делать? Наше общество больше всего любит традиции.
– У одной из внучек Капитана был щенок. Он выдернул поводок и побежал на манок яйца. Она бросилась за ним…
– Вот дерьмо.
– Им пришлось ампутировать ей три пальца, которые прилипли. – Бетаньева чуть сильнее сжала его пальцы и задумчиво посмотрела на культю другой руки. – Не думаю, что у них было время применить нарник. Бедная девочка.
– Да уж.
– Ну, это единственный известный мне случай, когда люди куда-то перемещали яйцо. Может, Найджел планирует что-то вроде церемонии победы? Он политик?
– Полагаю, он вполне мог бы баллотироваться в офис совета. Да, подходящее объяснение, уж всяко не хуже остальных. За исключением того, что все это происходило более полутора лет назад.
Слваста осознал, что они все еще соприкасаются пальцами, но не стал убирать руку.
– Я заключу с вами сделку, капитан Слваста.
– Слушаю вас.
– Я закажу все досье на владельцев лодок в округе Эронд и изучу их. Посмотрим, соответствует ли кто-нибудь из них тому, что вы рассказали мне о Найджеле.
– Звучит неплохо. Какова моя часть сделки?
Она свирепо ухмыльнулась.
– Вы идете со мной на собачьи бои.
– Собачьи бои?
– Да.
Бетаньева пристально смотрела на него, ощупывая экстравзглядом его панцирь в попытке оценить его реакцию.
– Отлично.
Она одним глотком допила пиво и бросила в пустой бокал красивую розу из своей прически.
– Тогда пойдемте.
Слваста никогда не бывал в районе Ньюич. У него не имелось на то причин. Район представлял собой мешанину обветшавших складов и фабрик, перемежаемых мрачными, построенными владельцами для размещения своих рабочих домами. Посередине района проложили канал, по которому направили мощное течение реки Госсант, впадающей в Кольбал. Выстроенные по обе стороны канала большие фабрики образовывали мрачное искусственное ущелье. Каждую из них когда-то оборудовали двумя или тремя водяными колесами, приводившими в движение ткацкие или токарные станки.
Собачьи бои проводились в заброшенной ткацкой фабрике. Большую часть верхних этажей здания разобрали несколько лет назад в ходе подготовки к запланированному сносу и замене всего комплекса зданий вдоль канала. Без верхних этажей фабрика превратилась в одно большое замкнутое пространство. Остатки перекрытий цеплялись за стены, образуя неустойчивые балконы. Неровный кирпичный пол прорезали глубокие узкие траншеи, в которых прежде днем и ночью двигались кожаные ремни шкивов, а теперь во множестве обитали городские бусалоры, разносчики болезней. К стенам все еще были прикреплены большие железные опоры, последние остатки могучих ткацких станков, некогда заполнявших фабрику.
Десятки черепичных плиток обвалились с крыши, и внутрь широкими потоками струился неяркий свет туманностей, озаряющих ночное небо. Но основным источником освещения служили сотни масляных фонарей, свисающих с неровных краев балконов. Они заливали светом арену для боев, устроенную в центре кирпичного пола. Арена имела семь шагов в ширину, ее пол и ограждение были сложены из толстых брусьев.
