Мелькнула у нее еще какая-то ассоциация с этим именем, но тут же исчезла.
А что за слово стоит перед именем?
«…вянного».
Судя по окончанию, это прилагательное. Еще со школы Надежда помнила, что есть только три прилагательных с окончанием «янн» – оловянный, деревянный и стеклянный. Выходит, загадочный Ибрагим – вовсе не живой человек, а сделан либо из олова, либо из дерева, либо из стекла?
Впрочем, иногда человеку за какие-то особенные его качества дают соответствующее прозвище. Например, Дзержинского называли Железным Феликсом. Но то железо… А Стеклянный Ибрагим – это как-то странно.
Нет, Ибрагим – это все же неодушевленный предмет.
Надежда крутила все три прилагательных и так и этак, пытаясь представить, что за деревянный, оловянный или стеклянный может быть Ибрагим. Первое, что приходило в голову, это стойкий оловянный солдатик. Но имя Ибрагим для него совершенно не подходило. Что еще? Статуя?
Да нет, подобным образом можно гадать дни напролет и так ни до чего и не додуматься.
Для разнообразия Надежда сосредоточилась на окончании записки.
вой стрелке, прежде подразнив.
ня чрезвычайно важный, имею-
к «Голубым Звездам» и кое-чему
Из этих оборванных строчек Надежда не смогла извлечь ничего полезного. Что за стрелка? Что за «Голубые Звезды», к тому же написанные с прописных букв? И уж совсем непонятно было, что значила фраза «прежде подразнив». Кого нужно подразнить и зачем?
Надежда была вынуждена отступить. Да еще кот, устав ждать, здорово цапнул ее за ногу. Глядя на капельки крови, появившиеся на коже, Надежда разозлилась и огляделась в поисках газеты, подушки, полотенца или еще какого-нибудь оружия для наказания кота. Лучше всего подошел бы, конечно, веник, но за ним надо идти. Пришлось запустить в кота тапочкой. И конечно, она не попала.
Делать было нечего, полный тупик. Что означает вторая половина записки, Надежда не имела понятия, но не такой она была человек, чтобы сдаться без борьбы.
Для начала она решила почитать в Интернете о Феликсе Юсупове.
Надежда примерно представляла, что он был очень богатым и знатным человеком. Сразу после революции эмигрировал из страны и долго жил в Европе, кажется во Франции. В Санкт-Петербурге сохранился его дворец, который так и называется – Юсуповский, где сейчас располагается музей. Когда-то давно Надежда Николаевна была там на экскурсии, и ей очень понравилось.
Не успела Надежда уютно расположиться перед компьютером с чашкой крепкого кофе, как позвонила мать и сообщила, что у нее сломался утюг. А ей срочно нужно погладить платье, в котором она собиралась сегодня пойти в театр.
Мать у Надежды была хоть и пожилая, но бодрая духом и относительно крепкая телом, и поэтому имела множество увлечений. Она считала, что пожилой возраст имеет свои преимущества, а именно: заботиться можно только о себе и проводить свободное время, которого гораздо больше, как заблагорассудится, ни перед кем не отчитываясь. Посему мать ходила в театры, на концерты и на разные познавательные лекции, а также посещала всевозможные выставки в удобное утреннее время, когда народу поменьше. Еще она занималась на оздоровительных курсах и ездила весной на экскурсии, которые проходили под девизом: «Люби и знай свой край».
Сегодня подруга пригласила мать на театральную премьеру. Места были очень хорошие, во втором ряду, так что требовалось надеть непременно парадное платье. И вот такая незадача – утюг вдруг зашипел, плюнул водой и испустил дух. Хорошо хоть, ржавая вода не попала на ткань.
Мать сунулась было к соседке, но та уехала за город к родственникам на три дня. Не бегать же по всему подъезду с просьбой об утюге?..
Надежда вздохнула и выключила компьютер, после чего быстро собралась (мать ждать не любит) и поехала в хозяйственный магазин.
Пока выбирала, пока зашла к матери… Домой Надежда вернулась только вечером, и Феликс Юсупов совершенно вылетел у нее из головы. Да еще кот сбросил со стола опрометчиво брошенный ею фрагмент микропленки и гонял его лапой по полу. Тоже нашел себе игрушку! Но злиться в данный момент можно было лишь на свою забывчивость, поэтому Надежда спрятала пленку подальше, а кота только обругала словесно.
Феликсу снова снился страшный, отвратительный сон: как он раз за разом стреляет в Старца, в его страшное, отвратительное лицо, обрамленное косматой бородой, и широкую грудь. Выстрелы грохочут, пули разрывают плоть антихриста, проделывают в ней черные, глубокие, кровоточащие дыры, но Распутин только хохочет, широко разевая свою зловонную звериную пасть, и тычет в Феликса корявым пальцем с нечистыми ногтями. Хохочет и повторяет:
– Ты! Ты! Ты убивец! Мама велит тебя наказать!
Даже во сне Феликс вспомнил, что Папой и Мамой Григорий Распутин называл государя и государыню, и ему стало особенно противно, что этот мерзавец смеет марать имена помазанников своим грязным языком.
Патроны в верном «веблее» закончились, Феликс попытался сменить обойму – и тут проснулся.
Старый преданный слуга Григорий деликатно, но упорно тряс его за плечо:
– Князенька, ваше сиятельство, проснитесь!
– Что, что такое? – недовольно пробормотал Феликс, приподнимаясь на локте.
Разглядев Григория, он удивился: старик, всегда аккуратный донельзя, был растрепан, камзол застегнут не на те пуговицы, глаза красны и слезятся.
– Княгиня, маменька ваша, зовут!
– Да который же час?
– Четвертый…
– О господи!
Феликс спустил ноги с кровати, нашарил мягкие сафьяновые туфли. Григорий накинул ему на плечи халат и пошел к двери. Феликс, сбросив последние остатки сна, поспешил за слугой.
Если маман зовет в такой час – дело серьезное.
Княгиня болела уже второй месяц, болела тяжело, боялись худшего, и сердце Феликса противно защемило.
Григорий шел перед ним, высоко держа зажженный серебряный канделябр. В особняке на Мойке давно уже провели электричество, но Григорий упорно держался старых порядков и, по крайней мере ночью, пользовался свечами – говорил, что так и ему сподручнее, и господам меньше беспокойства.
Они с Григорием спустились на второй этаж, где располагались матушкины апартаменты, вошли в ее спальню.
Там никого не было – ни слуг, ни домашнего доктора, ни отца. Матушка лежала на высоко взбитых подушках, на щеках горел болезненный румянец, прекрасные темные глаза были полны страдания, и еще – непривычного, незнакомого страха.
Феликс почувствовал мучительную жалость.
За время болезни Зинаида Николаевна сильно исхудала и постарела, в ней было не узнать ту властную и яркую красавицу, которую изобразил Серов на своем знаменитом портрете. Щеки ввалились, чудесные волосы поблекли и поредели. Однако в глазах княгини чувствовались прежняя сила и несгибаемая воля.
