Вот если бы попасть в сустав той руки, в которой оно сжимает Гавра…
Котенок затих, тварь поднесла его к раскрытому клюву, я прыгнула, всаживая каблук в опорную чудовищную руку.
Тварь покачнулась, Гаврюша плюхнулся на землю, а я взвыла, когда трехпалая клешня ухватила мое плечо.
— Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе красная?
Было очень страшно и очень больно и воняло гадостно, гнилыми улитками и прелым навозом.
— Пугало ты огородное…
— Три года — зима по лету, три года — лето по зиме…
Пальцы ползли по плечу к шее, прикосновение к незащищенной коже оказалось склизким и обжигающим. Шевелиться я уже не могла, воздух вокруг меня будто густел, превращаясь сначала в воду, затем в студенистый кисель. Я отчего-то знала, что скоро он замерзнет и тогда чудовище меня отпустит, оставит в покое.
— …три года — само по себе…
Я не смогла вдохнуть, глаза заволокло красной пеленой, в ушах зашумело прибойно.
Батюшка горевать будет.
Сердце ударялось в виски, раз, другой, третий. Все медленнее и медленнее… Ну вот и все, Серафима… Приказывай всем жить, а сама…
Бах! Мир разлетелся огненными снежинками. Меня отбросило, приложило спиной о скалу. Костяная голова моего обидчика стукнулась о землю, подпрыгнула мячиком, покатилась. Безголовый монстр замер, покачнулся, из перебитой шеи во все стороны летели желтоватые вонючие брызги, потом обрушился кучей мусорных обломков. Шея дернулась, выпустила последнюю вонючую струйку и затихла в пыли.
Воздух скользнул в горло. Я закашлялась, упала на колени, затем завалилась на бок. Шейный обрубок твари был похож на дохлого слизняка. Зрелище мне не понравилось. Я устремила взор вдаль. Голубое яркое небо, голубое яркое море и разделяет их лишь крошечная серая полоска, может, даже и не реальная, а сочиненная, ибо одно от другого отделять положено.
— Авантюристка загорская, — говорил кто-то зло. — На полчаса оставить нельзя, чтоб не ввязалась ни во что.
Перед моим лицом покачивался револьвер, и не покачивались две ноги в на диво пристойно скроенных брюках.
— Налюбовался стихиями? — Хрип получился знатный, помирать после такого эффектно. — А, Болван Иванович?
— Огненной с избытком, — непонятно ответил Зорин, спрятал револьвер и легко подхватил меня на руки.
— Гавра посмотри, — брыкнулась я.
— Посмотрел.
— И чего?
С закрытыми глазами и, если прислониться виском к груди господина чародея, голове было почти не больно. Нес он меня ловко, будто от многолетней привычки барышень на руках таскать.
— Девять жизней у твоего Гавра, оклемался уже. Следом трусит, полюбуйся сама.
Я полюбовалась только одним глазом, и открыла его не полностью. Котик прихрамывал, шерстку кое-где марали красные пятна.
— Лечить его надо.
— Давай мы сначала тебя полечим?
— А чего это ты мне тыкаешь?
— Ты первая начала.
— Я девушка, мне можно.
— А я за равноправие. Про суфражисток слыхала?
Смеяться было очень больно, но остановиться я уже не могла:
— Слыхала. Только и помыслить не могла, что они на самом деле мужики с пудовыми кулачищами…
Я хихикала, пока смех не перешел в рыдания.
— Но, но, — Зорин прижал меня к себе, как кутенка, — отставить истерику. А то Фимой звать буду, знаю, как тебя от этого обращения корежит.
— А что еще про меня знаешь, господин чародей? — Вопрос прозвучал кокетливо, осознав сей факт, я залилась краской и спрятала лицо у Зорина на груди.
Иван Иванович, видимо поняв мое смущение, отвечать не стал.
— Кто это был? — спросила я, когда молчание стало казаться неуместно томным.
— А он не представился? — фальшиво удивился мой телоносец.
— Так не успел, видать, ты в него раньше палить стал.
— Думаешь, надо было дождаться, пока он тебя в сундук запечатает?
— Не думаю, — искренно сказала я. — Напротив, я за своевременное вызволение благодарна… Какой еще сундук?
— В который Крампус этот зловредный пойманных дев сует.
Крампус? А ведь местные парни мне про него рассказывали. Только получается — мелковат тутошний шалунишка оказался, раз его из револьвера изничтожить удалось. Или не удалось?
Вопрос я озвучила и получила на него спокойно-обстоятельный ответ:
— Я разрушил лишь одно из овеществлений демонского духа, сам он по округе порыщет да соберет себя сызнова.
— То есть вполне возможно, пока мы тут идем неизвестно куда, за нами по пятам новая мусорная гора следует, еще вонючее прежней?
— В теории вполне, но… — Зорин остановился и усадил меня на бревенчатую скамейку, укрытую с трех сторон ежевичными кустами.
— Что — но?
Место это было мне знакомо, одна из обзорных площадок, обустроенных в холмах для единения с природой. В обычных туфельках я бы сюда попросту не дошла.
— Но Крампус почуял во мне чародея и теперь таиться будет.
— А…
— Помолчи.
Сказать, что этот приказ меня удивил, ничего не сказать. Да я онемела просто. Как он посмел? Мне! Меня…
— У нас есть сейчас два варианта. Первый, я несу тебя к чудеснейшему Карлу Генриховичу, который обитает неподалеку, он тебя пользует, сколько посчитает нужным. Второй, ты позволишь мне себя осмотреть. Второй вариант мне видится предпочтительным. Мы сбережем время и не станем фраппировать бравого лекаря столь частыми визитами.
— А сберечь еще больше времени, не предпринимая это путешествие мы не могли? — Сварливо вопросила я и поманила Гавра, сидящего у ног.
— Не могли. — Зорин кота отогнал одним лишь взглядом. — Чтоб хорошо колдовать, место нужно хорошее, чистое. Так что, дозволяешь?
— Дозволяю. Чародеи меня раньше не пользовали.
Тут Иван Иванович слегка хмыкнул и, кажется, покраснел. Затем присел рядышком и одну за другой, стянул мои перчатки.
— Если что-то необычное почувствуешь, сразу скажи.
Я кивнула, глядя на голые свои беззащитные ладошки в его ручищах. Гавр негромко угрожающе зарычал.
— Не обижу твою хозяйку, котище, не бойся. — Зорин прикрыл глаза.
— Тепло, — прошептала я.
— Что?
— Ты сказал, если что необычное… Будто ручеек под кожей бурлящий побежал.
— Помолчи.
— Ну уж нет. — Я выдернула руки. — Давай сразу договоримся, когда говорить, когда молчать да как эти два «когда» не перепутать! Ты понимаешь, что ситуация сейчас донельзя непристойная образовалась? Да мы со стороны как влюбленная пара смотримся?
