— Мужик сиволапый Зорин не интересен мне нисколько. — Натали наблюдала мои манипуляции с брезгливой усмешкой. — Где князь? Он же тебя сюда не просто так отправил?
— Будет князь, — заверила я и переставила стаканы раз, другой, третий… седьмой. — Все будет, Наташенька.
— Тогда изволь сообщить…
— Пей, — кивнула я на стаканы. — В одном — отрава, в другом — леденец от кашля, что в котором, я не знаю.
— С какой целью?
— Надоела ты мне, Наталья Наумовна, да так, что мочи нет больше терпеть. Нет нам с тобою обеим места в этом мире, одна уйти должна. Только я, девушка честная, предлагаю на волю судьбы отдаться. Выпьем с тобою одновременно и выясним, на чьей стороне удача, кому в земле гнить, а кому под венец с Кошкиным идти.
— Ты же не особо последнее время за Анатоля замуж желала? — Голубица неявно зыркала в стаканы, пытаясь определить оттенок жидкости.
— Передумала, ежели выиграю сейчас, ее сиятельством сделаюсь и Зорина не отпущу, такой, знаешь ли, адюльтер соображу — все обзавидуются.
Натали наконец высмотрела, что хотела, и схватила ближайший ко мне сосуд, обхватила длинными пальцами:
— Глупости, Фимочка, незачем мне на судьбу полагаться. Все одно победа за мною будет, так как обиженные и обделенные в конце концов непременно вознаграждаются. И по другой причине в игру твою не желаю вступать, ты, когда помрешь, для переноса непригодной сделаешься, только с живым человеком меняться можно.
— Боишься, — глумливо протянула я. — Точно боишься, что не твоя удача. Навий яд, Наташенька, не быстрый, чтоб отравленный помучиться подольше успел. Анатолий Ефремович к девяти подъехать обещал, поэтому и отпустил меня вперед. Думаю, он как раз в разгар твоих мучений поспеет.
— Какая невероятная чушь! — фыркнула кузина и наклонила стакан, выплеснув немного воды на белую скатерть.
— Пей! — дохнула я огнем. — Или сожгу.
Одна из бровок кузины потеряла четкость формы, Натали побледнела.
— Пей! — повторила я и, схватив свой стакан, двумя глотками осушила его. — Ну!
Барышня Бобынина засмеялась серебристо:
— Какая же ты дура, Фимка! — Отпила водицы, оттопырив мизинчик жеманно. — У тебя на дне красный осадок остался, отсюда видно. А у меня… — Тем же мизинчиком она ткнула в желтое пятно на скатерти. — Пастилки от кашля, на вкус лимонно-медовые.
Она дернула скатерть, сгребая в кружевную салфетку все лежащие на столе пилюли.
— А противоядие я тебе, дуре, дам только когда князь явится да пообещает немедленно меня в твое тело поместить. Иначе сдохнешь. Мне терять уже нечего.
— Убью! — прохрипела я. — Огнем пожгу!
— Тебя князь после этого саму в головешку обратит, — хихикнула кузина.
Откинувшись на спинку кресла, я смотрела, как Бобынина связывает из салфетки узелок, как прячет пилюли в комодик, запирает его на ключ. Из уголка рта у меня текла слюна, челюсть безвольно отвисла.
— Чем ты его держишь? — прохрипела я жалобно.
— Телом! — Наталья Наумовна гоготала гусыней и собиралась пуститься в пляс.
— А теперь извольте сообщить, госпожа Бобынина, где вы скрываете искомое тело. — Густой зоринский бас заставил меня вздрогнуть и выпрямиться.
Иван Иванович вошел в гостиную, придвинул свободный стул, сел, посмотрел на меня:
— Говорил же тебе, бешеной, больше не оставлю, — и повернулся к хозяйке.
Я быстро отерла с подбородка слюну и покраснела, Натали позеленела, переводя взгляд с чародея на меня и обратно.
— Это произвол, — крикнула она и запнулась, конвульсивно сглотнув.
— Эх, Фима, — прошептал Зорин и по-особому сложил пальцы опущенной руки.
От стыда я вполне могла в этот миг провалиться сквозь землю.
— Подождите за дверью, Серафима Карповна, — велел строго Иван. — Нам с вашей кузиной потолковать наедине надобно.
В прихожей меня встретила Попович:
— У меня даже слов нет! — заорала она шепотом, умудряясь прислушиваться к происходящему за дверью. — Хорошо, Ваня на тебя маячков понавешивал, а то искали бы ветра в поле.
— Я собиралась вернуться.
— Перфектно. Это я не тебе, а тому, как замечательно наш Иван Иванович допросы ведет. Сейчас он твою родственницу расколет.
— Я бы и сама смогла, я уже почти из нее все выбила!
— Ну да, мы все про яд в одном стакане слышали.
— Не было там яда. — Жар сызнова залил щеки. — Желтые пилюли я по дороге в аптеке купила, рвотное это, а красные — леденцы от навьи, которая Маняшей притворяется. Они тоже безвредны. Но я даже помыслить не могла, что Наталью Наумовну жизнь ничему не учит. Травила же она меня уже красными пилюлями, не отравила, так отчего желтые выбрала? Я думала, она их мне оставит, думала поблюю, размягчу ее победой, она и выболтает все. Но пришлось вот… симулировать…
— Авантюристка. — Геля обняла меня за плечи. — Лучше расскажи, отчего сорвалась столь спешно тело-исходник искать и откуда знала, кто его скрывает?
Про путь и ключ я уже столько рассказывала, что мозоли на языке натерла, поэтому бормотала скороговоркой, а второй вопрос требовал развернутого ответа.
— Тебя не удивляло, отчего Наталья Наумовна столь в благоволении нава была уверена? Меня — изрядно. И объясненье, что благодарен-де хозяин моей кузине за услугу, не удовлетворили. Бобынина, в сущности, невелика пташка, получив обличье Анатоля, новый князь от нее одним щелчком избавиться мог. А ее опекали, обманывали на каждом шагу, но вреда никто не причинил. Лулу в горничные отрядили, новую жизнь посулили. На шантаж очень похоже.
— Она могла, к примеру, изложить историю с подменой в письменном виде, а документ нотариусу на сохранение отдать, тем самым себя обезопасить. Вот тебе и предмет шантажа.
Я поразмыслила:
— Вполне. Может, и существует такой документ, на самый крайний случай заготовленный. Только информация эта — палка о двух концах, выплыви она наружу, кузине тоже несдобровать. После я узнала, чем Натали свою навью держала. Она артефакт навский, средоточие поганой силы, присвоила.
— А отобрать его они не могли?
— Не они, Геля, она. Думаю, Лулу своим соплеменникам о потере сферы не рассказала.
— Ты думаешь, что и хозяин свою потерю ото всех скрыл?
— Ведь сходится? — заглянула я в зеленые глаза сыскарки, ожидая одобрения.
Она кивнула рассеянно, невидяще уставившись в пространство:
— Если эту версию работать, тогда перво-наперво следует прикинуть, как юная девушка могла бы самолично мужское тело унести и куда?
— Отчего же самолично? — азартно возразила я. — Можно и работников нанять. Тем более, по моим сведениям, там как раз стихия бушевала, кусок берега в Мокошь сполз и гнездышко любовное, где обряд совершали, разрушил.
