Твердые шаги Ивана по лестнице я услышала издалека и едва успела плюхнуться на постель, изобразив болезненную дрему. Авось посмотрит на меня, несчастную, и уйдет. Разговаривать я не желала. Было стыдно, это во-вторых, за все свои любострастные приставания, а пуще того за требование немедленно жениться. А во-первых, копошился у меня в душе гаденький страх отказа.
Зорин тихонько открыл дверь, замер на пороге. Он успел переодеться, видно — послал кого-то за сменой. Я подглядывала за ним сквозь прикрытые веки и пожалела, что торсом мне сейчас любоваться не приходится. Какой же он красивый, мой богатырь, мощный, крепкий как дуб и такой же высокий. Ну все, милый, слаба я, сплю, ступай.
Никуда он не ушел, напротив, пересек спальню и присел подле меня, взял правую руку, поцеловал пальцы, избегая касаться обручального Князева кольца с рубином. Передумав лицедействовать, я погладила его склоненную голову, взъерошила волосы, обвела ладонью линию скул. Поцелуй сместился к запястью, от него по кровяной жилке устремился томный жар, растекаясь по телу. Я громко задышала, изогнулась спиной и раздраженно ахнула, когда губы чародея отстранились.
— Серафима, — сказал он хрипло, — нам нужно серьезно поговорить.
— Начинай! — Сев на постели, я скрестила руки на груди.
Ежели он сейчас мне со своею серьезностью предложит друзьями остаться…
— Барышня, — девица Царт поскреблась в дверь, как комнатная собачка, — простите великодушно, но за вами там пришли. — Марта ткнула пальцем в потолок. — Цельным эскортом. Я, главное, говорю: «Серафима Карповна почивают», а командир их, со значением так: «К великому князю барышню Абызову доставить велено».
Со вздохом Зорин встал:
— Собирайся, а я пока с эскортом потолкую.
Он вышел, я сглотнула. Великий князь? В Берендийской империи один такой, брат нашего величества — великий князь Константин Георгиевич. В ушах зазвучал торжественно гимн, под него танцевал косолапо гербовый бер, размахивая лазоревыми и белыми полотнищами флага.
— Марта! — взвизгнула я. — Здесь хоть какое-нибудь приличное платье есть? Маняша! Девица Фюллиг! Все сюда! Мне одеться надобно!
Достойной одежды, разумеется, не сыскалось. Весь гардероб остался на Голубой улице.
Я металась по комнате от зеркала к окну, заламывая руки.
— Ни в жизнь не поверю, — спокойно сказала Маняша, — что ты, дитятко, по этому адресу ничего доставить не заказала.
— Не до того было! — Я вскрикнула, увидев свое отражение. — Волосы! Я погибла, опозорена!
Но девица Царт уже вносила в спальню нераспакованные картонки, девица Фюллиг укладывала мои локоны, а Маняша шуршала оберточной бумагой.
— Ты, Серафима, покупки, в себя не приходя, обычно совершаешь, — ругалась она беззлобно. — Вот, вполне ничего нарядец, без эпатажу, синяки на шее заодно скроешь. И еще неизвестно, зачем тебя зовут, может, это вовсе не аудиенция, а арест.
— Даже для ареста к великому князю наряжаться надобно.
Девицы потянули меня за руки, завертели во все стороны, раздели, натянули чулки и белье, обрядили в платье, прикололи к прическе шляпку, зашнуровали ботиночки. Действовали они со слаженной сосредоточенностью и молча, тишину спальни нарушал лишь шелест ткани и мои вздохи.
— Барышня!
— Барыня!
— Ничего так, сойдет.
Я подошла к зеркалу. Манифик! Жемчужно-серое кружево платья было нашито на белый чехол, жемчужные пуговки поблескивали у ворота-стойки, узкая в талии юбка с небольшим турнюром спускалась к носочкам ботинок серой лайки, шляпка сидела на макушке задорно и была на тон темнее платья. Единственной точкой, вносящей диссонанс в сей ансамбль, был алый рубин на безымянном пальце.
Ах, я все время забываю, что невеста! У нас в Берендии обряд обручения строг и волшебен, пока помолвка не разорвана, я кольца с руки не сорву.
Я натянула перчатки, скрывая ненавистную обручалку и покраснела. Дурочка ты, Серафима, безголовая, память, что у золотой рыбки. На что ты Ивана Ивановича подбивала? Не мог он на твои притязания ответить, потому что одно дело с незамужнею девицею под ракитовым кустом любиться, в том как раз греха особого нет, а другое — невесту чужую портить.
Румянец мне шел, зеркало врать не будет, и глаза от стыда прелестно заблестели. Улыбнувшись отражению, я вышла из спальни. Иван Иванович был в гостиной в компании рослого офицера.
Мужчины встали при моем появлении.
— Императорского полка поручик Жогов. — Военный отдал честь. — Приказано высочайшим повелением сопроводить барышню Абызову.
Чародей смотрел на меня с таким восторгом, что мне немедленно захотелось целоваться. Наверно, все же это не арест. Зорин с поручиком беседовал вполне мирно и явно не собирался отпускать меня одну.
Во дворе нас ждала простая, без лакеев и гербов, карета и четверка верховых в мундирах императорской стражи. Поручик вскочил на коня, так что на время дороги мы с Иваном остались наедине. Ах, до чего неприлично! Но тащить с собою дуэнью на высочайший призыв?
— Ничего не бойся, — вполголоса говорил Зорин. — О причине высочайшего повеления мне разузнать не удалось, но, думаю все допросом ограничится. Господин канцлер, видимо, в этот раз концы в воду вовремя не спрятал и дело до самых верхов дошло.
— Не представляю, как весь этот кавардак скрыть возможно.
— Вполне. — Иван холодно улыбнулся. — Юлий Францевич в мгновение ока совместную операцию трех приказов организовал, разбойную банду грабителей обезвредил. Все газеты про то нынче написали. И главный злодей для суда у него имеется, Сигизмунд этот из Жечи, а то, что по документам пану Савицкому больше ста лет, так это в документах ошибка, писарь нерадивый метрику правил. А назавтра в прессе свежая появится новость, что разбойники лихие собирались Манеж на Рождество подорвать, чтоб как можно больше народа, собравшегося на ярмарку, полегло. Не уверен, которому из приказов слава предотвращения достанется.
Так вот, значит, о каком «бабахе» нав Янгус болтал.
— А на самом деле кого благодарить?
— Эльдар с Семеном носом землю рыли, пока я тебя сторожил. Сказывали, в фундаменте закладку нашли с механизмом.
Таким раздраженным я Ивана прежде не видела. Его улыбка скрывала бешенство. Сняв с левой руки перчатку, я погладила его по щеке:
— Иванушка, не знаю, какую интригу вы с Крестовским задумали, но догадываюсь, что Брют вас переиграл.
— Мы хотели связь канцлера с навами открыть.
«Мальчишки, — подумала я. — Хотели, а вместо этого каштаны из огня для Брюта голыми руками таскали. Юлий Францевич их сворой гончих на цель пустил. Ну ничего, Иван ты мой царевич, какие твои годы. Если пожелаешь старикану хвост прижать, сдюжишь. Подрасти тебе надо, заматереть, и друзьям твоим, да и мне, если по правде. Все мы сейчас пока просто щенки. Пока».
