Мое лицо расплывается в улыбке.
Габриэль машет мне рукой, подавая знак, что обед готов.
Сопор
Из двадцати шести букв алфавита исчезла «к». Их осталось всего двадцать пять
[23].
– Маленькая фея пришла будить тебя!
Ласковое прикосновение к плечу. Грег резко выныривает из сна. Теплый свет лижет его лицо, когда Ева открывает жалюзи. Она опять подходит к нему, показывает на экран компьютера:
– Ну как, пришло вдохновение?
– Как бы не так! Что за адская мука – писать текст без этой проклятой буквы! Никак не могу свыкнуться. Надо было как-то оградить себя от этой напасти.
Начинающий автор с трудом отрывается от кресла и ковыляет к окну. Виноградники тянутся до самого горизонта. Баньюльс устало ластится к морю – этакое изысканное лакомство на синей гризайли. Сентябрь добела раскаляет черепицу, смешивает оттенки, играет с ароматами лета – бурой земли, созревающего винограда, запаха соли, принесенного ветром. Четыре часа дня. Невеста писателя вертит в руках опустевшее перламутровое жилище наутилуса и кладет раковину слева от лилии в вазе. Девушка изящная, ноги как у газели, волнующая в своем одеянии наяды. Грег потягивается, допивает вино, налитое в бокал перед сиестой, и целует ее:
– Давай, маленькая фея, мы выезжаем!
Полчаса спустя их зеленый микроавтобус, трясясь, спускается по серпантину к пляжу Тайлок, к югу от Баньюльса. В приютившейся за Пчелиным мысом прелестной бухте, многолюдной в сезон отпусков, спокойно, несмотря на разлегшихся на песке вечных пенсионеров с их морщинистыми, дубленными солнцем телами. На волнах покачивается большой двухместный желтый каяк, груженный шампанским и креветками на льду, хворостом, палаткой и спальными мешками. У молодых людей праздник, четыре года совместной жизни. Четыре безоблачных года.
– Прекрасно придумали, молодые люди! Там просто рай!
Грег кивает в ответ лысому старичку в белой футболке, который машет им рукой. Весело летают весла, их лопасти, сверкнув на солнце, погружаются в гребень волны. Чудесно. Прекрасно. Грег наслаждается зрелищем окружающей природы, пылким слиянием горного массива Пиренеев и вод Средиземноморья, вдохновлявшим Матисса. А еще оказывается, что эта воображаемая черта между Францией и Испанией, этот переход между двумя странами, занимает всего лишь час на весельной лодке – завершающий этап их морского путешествия. Здесь находится тайная бухта Евы и Грега, недоступная с суши, их театр. Ночь, полную жарких объятий, они проведут без сна.
Ближе к вечеру искатели приключений добираются до мыса Сербер, влекомые любовным желанием, они не отрывают глаз от гостеприимного пятачка земли у подножия скалы, уверенные, что он принадлежит только им.
Однако там уже стоит чья-то байдарка.
Грег смотрит на свои руки: они дрожат; он чувствует, что внутри у него все холодеет. В тревоге, лавируя между рифами, он гребет к сверкающей каменной осыпи у левого края их бухты, чуть поодаль от чужой байдарки. Автомобиль? Грег, не разуваясь, бросается в воду, Ева следует за ним. Они направляют нос своей лодки к берегу райского уголка, левее той байдарки, что уже там, тоже двухместной и желтого цвета.
– Я не сплю, Грег, эта машина…
– Она похожа, но это не может быть наша.
Они стоят перед разбитым вдребезги фургоном, таким же, как тот, зеленый, припаркованный в Баньюльсе. Наверное, автомобиль сорвался на крутом повороте, скатился по склону, упал с обрыва и разбился о камни у самого мыса Сербер, как раз между Францией и Испанией. Сходство, конечно, поразительное, но подобных машин очень много, они идеально подходят любителям свободы и ночевок на природе.
– Внутри… кто-то есть.
– Оставайся здесь.
Авария произошла совсем недавно, над покореженным радиатором поднимается серый дым. Грег подходит ближе, держа руку как козырек. Глаза слепит, но он различает какую-то массу, вдавленную в левое сиденье, внутри что-то двинулось: человек жив. Внезапно до него доносится запах бензина, он видит вспышку, но крикнуть уже не успевает. Небо горит.
* * *
Из оставшихся двадцати пяти букв, в свою очередь, была изгнана «о». Букв осталось двадцать четыре.
– Маленькая фея пришла будить тебя!
Режущая боль в животе, яркая вспышка. Грег, дернувшись, распрямляется, задерживая дыхание. Ева поднимает жалюзи. Оживленная и грациозная, она опять подходит к нему:
– Ну как, пришло вдохновение?
Он лежит, не в силах понять, что происходит. Его невеста нежно проводит пальцем по раковине наутилуса, касаясь совершенной спирали, олицетворяющей собой вечный цикл, бесконечность, и кладет раковину на место. Грег лежит неподвижно, она легко целует его и переводит взгляд на экран:
– Писать, когда у тебя нет двух букв? Ну и задачка! Это же невозможно. С ума сойти.
И со словами: «Я жду в машине! Уже четыре часа, нам пора!» – она исчезает в холле.
Грег выбегает следом за ней из родительской виллы… Байдарка закреплена на крыше автомобиля… Ева, в легком сарафанчике, укладывает в багажник спальные мешки. Ему только что это снилось. Машина, промчавшись мимо виноградников, направляется к Баньюльсу.
– Происходит что-то странное.
– В каком смысле?
– Ну, вроде я уже это видел. Пережил. Причем очень отчетливо. Как ты насчет того, чтобы совершить поездку позже?
Ехать позже она категорически не согласна, их поездка пройдет нормально, и потом, это ведь их годовщина. Город выплевывает их автомобиль на юг, на трассу D914. При въезде на грунтовку Грег сдает влево, стремясь обезопасить себя на виражах. На пляже Тайлок они тащат байдарку к воде; отчалив, Грег высматривает пенсионера в белой футболке. Он видит, как старичок спускается по тропинке, ведущей в бухту, с полотенцем наперевес. Странное совпадение. Они огибают косяки пловцов, которые резвятся в заповедных водах между мысами Редерис, Пейрефит, Канадель, до самого Сербера… Цербер, легендарный пес, страж преисподней. Кстати, есть ли преисподняя по ту сторону мыса?
Они налегли на весла и к семи вечера были уже на месте. Нетронутая бухточка, притаившаяся среди отвесных прибрежных скал, омываемая прозрачными водами, как и несколько лет назад, когда они увидели ее впервые. Ни автомобиля, ни байдарки. Ева радостно рассмеялась, Грег наконец почувствовал, что напряжение исчезло. Мечта, просто великолепная мечта, достойная вселенной писателя, ничего больше.
Он готовил барбекю, сгребал в кучку веточки, серые креветки поблескивали на колотом льду. Ева разделась, свободная, красивая, в блеске своих двадцати семи лет. Она поплавала во Франции, потом в Испании, потом опять во Франции, bis repetita
[24] – и так дважды. Свет, живой и лучистый, усиливался, окружая их кольцом, будто выход из туннеля. Грег ощутил, как по его телу прошел холодок. Ева погладила его по затылку:
