Я поднимаюсь с пола, в голове роятся вопросы. Взгляд наталкивается на цифровой фотоаппарат, стоящий возле окна на штативе. Я поспешно включаю его и ставлю в режим «чтение». Разумеется, снимок там – единственный на карте памяти. Он датирован первым числом, то есть как раз последним моим осознанным днем… Какого черта делает этот ужас в моем фотоаппарате?
Не раздумывая, я натягиваю кожаную куртку, прихватываю цифровую зеркалку и выхожу. Ледяной ветер щиплет щеки. Суровая зима, такая беспощадная, что мне пока не удалось сфотографировать ни одно животное. Здесь, в лесной чаще, холодный воздух режет как бритва и препятствует любой форме жизни.
Мне кажется, я знаю, где сделана та фотография, место мне что-то напоминает. Я направляюсь в сторону деревни. В поисках своей памяти.
* * *
Я здесь никого не знаю. Когда мне изредка случается тут бывать (я приходил, наверное, раза два-три), я встречаю всегда одни и те же лица приблизительно в одном и том же месте. Вообще-то, их немного. В любую погоду я вижу втиснутую в длинный серый жилет толстую женщину с платком на голове, она выгуливает собаку – обыкновенную дворнягу, которая все время обнюхивает землю.
Мужчина в черном костюме, с портфелем-дипломатом и в фетровой шляпе стучится в дверь каждого дома. Можно подумать, персонаж фильма ужасов. Он входит, почти сразу выходит и продолжает свой обход. Он никогда не удостаивает меня взглядом.
В этом смертельно тоскливом месте без единого магазинчика или даже бистро узкие улицы вымощены булыжником, как во времена Средневековья, и сбегают под уклон. Кажется, будто они падают в пустоту, и передвигаться по ним можно только пешком и вдобавок в надежной обуви, чтобы не скользить. Меня всегда интересовал вопрос, чем живут люди в таких деревнях, карабкающихся по отвесным склонам ущелий или отрогов гор. Особенно зимой, когда температура опускается совсем низко. Делают ли они запасы в больших городах на несколько месяцев, прежде чем запереться в таких местах? Все чаще я думаю о том, чтобы использовать этот пейзаж в последнем томе. Идеальная сцена для моего убийцы, Дэна Салливана, который внезапно переместится из крупного населенного пункта, где он свирепствует, в уют оторванной от цивилизации маленькой общины. Снег, дорожное сообщение прервано, средства связи не работают… Резня на большой высоте. Дьявольский вызов моему копу Тедди, высокому загадочному брюнету, который катается в «плимуте-бельведере» 1957 года без внутреннего зеркала заднего вида и пьет односолодовый виски двенадцатилетней выдержки. Точно как я.
Не без опаски я спускаюсь по тесным улочкам в сторону оврага, в котором шумит горная река. Редкие мощеные дорожки похожи одна на другую и пересекаются, словно образуя лабиринт. Массивные каменные постройки жмутся друг к другу и давят на меня. Я убежден, что даже в хорошую погоду солнечные лучи не достигают здесь земли. Я иду по улицам, угадывая чье-то молчаливое присутствие за засаленными занавесками старых домов. Никаких лиц, одни призраки, им наверняка интересно, зачем я пожаловал, что я, человек из шале, делаю у них в разгар зимы. Сказать по правде, я ненавижу это бездушное место.
На краю деревни, между улицей и оврагом, я обнаруживаю объект своих поисков. Ускорив шаг, я чувствую, как у меня сжимается горло. Отпечаток по-прежнему здесь, полустершийся, словно возникший из ниоткуда. Другие, более легкие, почти невидимые следы уходят по улице вдоль края пропасти. Я оборачиваюсь и вижу острый камень, он тоже запачкан кровью. Значит, хозяин ноги, вероятно, выбрался из зарослей и жестоко поранился, прежде чем идти дальше. Между следами большое расстояние. Гораздо шире, чем нормальный шаг. Похоже на спортивный бег. Или бегство.
Для сравнения я прикладываю к отпечатку свою ступню. Судя по размеру – я бы голову дал на отсечение, – это женщина или подросток. Я сразу думаю про Катю, я постоянно о ней думаю. Надежда в один прекрасный день найти ее мучает меня не меньше, чем поддерживает. Нет ничего хуже, чем неведение.
Я фотографирую след, вынимаю из кармана бумажный отпечаток и сравниваю оба снимка: они абсолютно идентичны – в частности, ракурс, с которого сделаны фотографии. Это означает, что я, Чарли, уже приходил сюда две недели назад, а именно первого числа. Как объяснить мое присутствие в деревне – притом что я никогда сюда не хожу? Может, я гулял, как часто делаю в поисках вдохновения? Обнаружил этот отпечаток случайно, когда захотел спуститься к реке? Что я сделал потом, после того как сфотографировал?
Я решаю пройти дальше по улице, следуя за отпечатками, как указывает надпись под фотографией: «Следовать за ним по улице». Внизу ревет разбухшая от недавних осадков река. Сверху нависает монотонное, черное, как пролитая на бумагу тушь, небо. Сейчас пойдет снег, я уверен. Слева от меня, над пустотой, выстроились в ряд несколько домишек с еще закрытыми ставнями. Мне холодно. Я вдруг представляю себе обнаженную женщину, которая, задыхаясь, бежит в кромешной тьме и неожиданно падает в пропасть. На ходу я крепко растираю замерзшие плечи.
Через сотню метров улица сворачивает влево и огибает деревню, а каменистая дорожка ведет вправо и резко спускается по направлению к горной реке. Я колеблюсь, но в конце концов отваживаюсь ступить на опасный склон, хватаясь то за ветки, то за скальные уступы. Задыхаясь, добираюсь до берега. В воде ничего подозрительного. В любом случае, течение могло отнести тело на много километров отсюда. Настороженно озираясь по сторонам, я иду вдоль русла и замечаю на камешках в нескольких метрах от меня красную отметину. Я ускоряю шаг. Опять кровь. Так, по следам, я достигаю узкого естественного углубления в скале. Согнувшись, с опаской проникаю в него. Я, чьи рисунки изображают только мрачные миры, испытываю страх – как мальчишка. И тотчас мне в нос ударяет резкий запах, от которого начинает першить в горле. Прищурившись, уткнувшись носом в воротник куртки, я обнаруживаю сидящее в глубине и словно бы расслабившееся обнаженное тело. В стадии разложения.
Борясь с тошнотой, я подхожу ближе. На изрезанном животе трупа лежит толстый коричневый конверт с именем моего героя: «Это тебе, Тедди». Я поднимаю глаза к изъеденному темнотой и гниением лицу. Внезапно мне становится трудно дышать. Я знаю эту женщину, эти длинные рыжие волосы и эти глаза, некогда цвета океана. Прижав ладонь ко рту, я отступаю, наталкиваюсь спиной на скалу, падаю.
Да как же это возможно?
Я в оцепенении смотрю на косвенно адресованный мне конверт. И прежде чем выйти из пещеры на дневной свет, осторожно, с содроганием, беру его. Кажется, я вот-вот задохнусь.
Так и есть, пошел снег. Обильные крупные хлопья устилают край оврага. Пейзаж вытягивается, нереальный, пугающий. Замерзшей рукой я разрываю толстую коричневую бумагу и сразу сожалею о своем поступке. Наверное, мне не следовало бы ни к чему прикасаться, оставить все как есть и вызвать полицию из крупного города в тридцати километрах от этого проклятого места. Но мне очень страшно. Если тут написано имя моего героя, значит это касается меня, а возможно, я даже причастен – так или иначе.
Я достаю из конверта другую фотографию и записку. Без сомнения, это почерк Дэна Салливана, серийного убийцы из «Уробороса».
