Кожа покрывается мурашками, низ живота сводит судорога. Мне и сладко, и страшно. Илья пододвигает ко мне подушку, и я зарываюсь в нее лицом, чтобы спрятать горящие щеки.
— Расслабься, Тами.
Илья проводит ладонью по ягодицам. Легко ему говорить! Когда он ударит? Сейчас… или чуть позже… Я жду боли, но Илья не спешит: медленно проводит пальцами по спине, вдоль позвоночника, легко массирует поясницу, мнет ягодицы. Я чувствую его ладонь между ног. Он дразнит, щекочет, гладит… но не бьет.
Оглядываюсь через плечо и натыкаюсь на насмешливый взгляд.
— Не терпится? — ехидно спрашивает Илья.
— Не можешь? — парирую я, внезапно осмелев. — Илья, признайся, что не можешь ударить.
— Не могу. — Он усмехается, легко соглашаясь. — Да, Тами, не могу. Но попробую кое-что другое. Лежи смирно.
Он переставляет пиалу. В ней что-то звякает. Илья продолжает ласкать ягодицы, и вдруг их обжигает чем-то холодным.
Лед! В пиале он принес лед. Я вздрагиваю всем телом, пытаюсь увернуться от льдинки, но тщетно. Руки все еще связаны, и Илья придерживает меня за поясницу.
— Разведи ноги, Тами.
— Не-е-ет… — молю я.
— Да! — отрезает он безжалостно.
Это сладкая пытка, на грани боли и удовольствия. Илья обводит льдинкой половые губы, трет вершинку клитора. Я взвизгиваю и дрыгаю ногами, и возбуждение все сильнее.
— Тами… — мурлычет Илья, проникая пальцами во влагалище. — Моя жаркая малышка…
Он перекладывает меня на кровать и помогает встать на колени. Руки связаны за спиной, поэтому я сильно прогибаюсь в пояснице, упираясь головой в матрас. Илья берет меня сзади: резко, но бережно. Не знаю, как ему это удается, но я чувствую мощь толчков, которые не причиняют боли, не кажутся разрывающими. Этот член словно создан для меня. Он скользит внутри, заполняя до предела, и каждая фрикция приближает к оргазму.
Не помню, когда Илья сорвал платок, освободив руки. После головокружительного полета я очнулась в его объятиях. И, немного отдохнув, мы опять припали друг к другу. О заданиях на бумажках больше не вспоминали: игра закончилась, это понятно без слов.
Мы долго не могли насытиться сексом, как два голодных зверя. Навряд ли я когда-нибудь встречу такого прекрасного любовника, как Илья. Он — мой подарок, моя сбывшаяся мечта. Если бы я выбрала независимость, у нас был бы шанс на долгую и счастливую жизнь. А, может, наш быстротечный роман так и остался бы ярким и счастливым эпизодом. Мы никогда этого не узнаем.
Я просыпаюсь в объятиях Ильи ранним утром. Он так крепко прижимает меня к себе, что выбраться из кровати незаметно не удается.
— Ты куда? — бормочет он спросонья.
— В туалет… Илья, спи.
В ванной комнате привожу себя в порядок, но предусмотрительно не одеваюсь. Илья не спит, ждет меня.
— Тами, иди ко мне, — зовет он.
— Не хочу ложиться… — Присаживаюсь на край кровати и глажу его по руке. — Ты поспи, а я спущусь и приготовлю завтрак.
— Та-а-ами… — Он зевает, борясь со сном. — Давай вместе.
— Нет, отдохни еще, — уговариваю я. — Сегодня моя очередь принести тебе кофе в постель.
«Тами, ты лгунья». Я словно слышу его голос. Так он говорил в тот день, когда мы познакомились. Что ж, с того времени ничего не изменилось — я все так же лгу, избегая болезненной правды.
Не смогу попрощаться открыто. Не смогу уйти, если он будет уговаривать остаться. А он будет, я знаю. Он приведет сотню убедительных доводов, попросит моей руки у Ахарата и заплатит калым. Возможно, это даже как-то компенсирует позор, на который обречена моя семья из-за отказа от договорного брака, но скандала все же не избежать.
Мне и так придется несладко, ведь Ахарат узнает о том, что я замужем. Он летит в Москву, а я не успела официально оформить развод. Теперь и не успею без его ведома. Ахарат — не Мадина, он не поверит моим байкам про подругу.
Ничего, переживу. Время, проведенное с Ильей, того стоило.
Мне удается незаметно прихватить сумку перед тем, как спуститься. Внизу я быстро одеваюсь, то и дело оглядываясь на лестницу. Но нет, Илья мне поверил. Выхватываю лист бумаги из принтера и пишу карандашом:
«Прости меня. Ты — лучшее, что случилось со мной. Но я должна выйти замуж за другого. Спасибо за все. Не звони, я не отвечу. Разводиться придется официально, как ты и хотел. Илья, прости… Я…»
Увлекшись, чуть не написала о любви. Густо зачеркиваю вырвавшуюся букву «я». Да, Илья, я люблю тебя. Может, мои чувства называются как-то иначе, но я уверена, что это любовь. Иначе сейчас не было бы так больно…
Последний взгляд на лестницу, словно я надеюсь, что Илья выйдет из спальни. Поймай меня. Останови! Не позволяй… Сердце разрывается на две половинки: одна остается со мной, а другая — в квартире у Ильи, едва я закрываю за собой дверь.
Такси я вызываю, пробежав пару кварталов вверх по улице. Почти ничего не вижу от слез, но мне все равно, что подумают редкие прохожие. Навряд ли кто-то замечает плачущую девушку, в Москве люди не смотрят по сторонам. В машине приходится брать себя в руки, я не могу явиться к Мадине зареванной. В квартиру вхожу твердой походкой, нацепив на лицо улыбку.
— Я вернулась, тетя Мадина! — кричу я с порога.
— Слава аллаху! — Тетушка выглядывает из кухни. — Раздевайся, иди на кухню.
— Я не голодна.
— Готовить поможешь, глупая! Долма делать надо, лепешки печь надо…
Вдыхаю запах знакомых специй и на миг закрываю глаза. Вот и все, закончилась моя сказка.
Прощай, Илья. Я никогда тебя не забуду.
25
Если бы не Мадина и необходимость что-то делать, я валялась бы ничком на кровати и рыдала бы в подушку, оплакивая собственную глупость. Выбор я сделала сама: и когда согласилась принять ислам и условия Ахарата, и когда ушла от Ильи. Винить некого, но на душе все равно мерзко и тоскливо.
— Как отдохнула? Развеялась?
Мадина месит тесто на хинкал и поглядывает, как я заворачиваю фарш в виноградные листья.
— Хорошо отдохнула…
Пальцы совершают привычные движения, а мысли мои далеко. Вспоминаю Илью и кошусь на телефон, что лежит рядом. Я запретила ему звонить, но номер не заблокировала. Вдруг не послушается? Или напишет сообщение? Илья не похож на мужчину, который слепо подчиняется желанию женщины. Я боюсь того, что он скажет, но и жду тоже.
Телефон молчит.
— Какая-то ты невеселая, Тамила.
— Не выспалась. Пришлось рано вставать.
А что еще я могу сказать? Мне не с кем поделиться переживаниями. Даже если бы на кухне вместо Мадины сейчас была мама, я не рискнула бы рассказать ей об Илье.
