— Да ты упрямец, — улыбаюсь я.
— Еще какой! — Внезапно Ильяс серьезнеет, и от его взгляда по спине бегут мурашки. — Тами, выходи за меня замуж.
Ошеломленная его предложением, я испуганно на него таращусь. О чем это он? Я и так выхожу за него замуж: на пальце кольцо, подаренное им на помолвке, в ЗАГСе — заявление на регистрацию брака.
Ильяс с досадой качает головой.
— Не так… Я хотел иначе… Тами! Нам же было хорошо вместе? Правда?
— Правда, — подтверждаю я.
Чего грешить против истины? Я чувствовала себя счастливой, когда мы были вдвоем.
— Здесь никого нет, — продолжает Ильяс. — Только ты и я. Давай устроим пикник? Ты правильно сказала, прошлое не изменить, но в настоящем нас двое. Мы же можем просто провести время вместе?
— Забыв о том, что вместе мы быть не можем? — уточняю я.
— Хотя бы ненадолго, Тами. Пожалуйста.
— Хорошо.
«Правда?» — спрашивает Ильяс взглядом. Тяжело поверить, что я так легко согласилась?
«Да», — киваю я.
Я не смогу забыть, но хочу притвориться. Ильяс — мой дьявол-искуситель, он умеет соблазнять. Я устала от боли, мне нужен отдых. Как бы ни обижалась, но я люблю Ильяса, и его предложение кажется мне прекрасным. Он и я, без родственников и проблем. Я украду еще немного счастья, только и всего.
Ильяс, и правда, привез меня в красивое и уединенное место. Я догадываюсь, кто рассказал ему о нем. Ахарат показывал мне этот луг: он недалеко от дороги, но только местные жители знают, что за кустами орешника есть удобный спуск, а тропа приведет на выступ, с которого открывается живописный вид. Внизу грохочет горная река, кажущаяся сверху блестящей лентой, а в голубом небе парят хищные птицы.
— Как красиво… — выдыхает Ильяс, остановившись на краю обрыва.
Я отворачиваюсь, потому что мне страшно на него смотреть. Это часть моей фобии: на открытом пространстве я не только боюсь высоты, но и переживаю, что кто-то другой может сорваться, оступившись.
Луг большой, вдали от края мне вполне комфортно, и я наклоняюсь к корзине, оставленной Ильясом. Ее, похоже, собирала мама. Неожиданно приятно, что они с отчимом так заботятся обо мне. Я замучила их своими болячками, вот они и подсказали Ильясу, как меня развлечь.
— Не надо, я сам, — говорит Ильяс, подходя ближе. Он расстилает на траве покрывало, кидает подушку. — Садись, отдыхай. Здесь хорошо, да? Далеко от края?
Он и об этом помнит? Кажется, я действительно смогу расслабиться. Забота подкупает, помогает почувствовать себя нужной и… любимой.
— Хорошо, да, — киваю я. — Мне здесь нравится.
Я опускаюсь на подушку, поджав ноги, и наблюдаю, как Ильяс неторопливо раскладывает на покрывале припасы: лепешки и овечий сыр, спелые помидоры и зелень, фрукты и сладости. Мне тоже хочется позаботиться о нем, поэтому отрываю кусок лепешки, заворачиваю в него кусок мяса, сыр и зелень.
— Попробуй, — предлагаю я. — Сыр мама делает сама, а Ахарат так жарит мясо, что оно тает во рту.
— То есть, ты знала? — улыбается Ильяс. — А, может, помогала собирать корзинку?
— Нет, не знала. — Я возвращаю ему улыбку. — Корзинка знакомая, салфетки и посуда — тоже.
Он тянется к лепешке и ест из моих рук, жмурясь от удовольствия, но потом вдруг замирает.
— Черт! Тами…
— Что? — пугаюсь я. — Невкусно?
Ильяс берет меня за руку и поворачивает кисть ладонью кверху.
— Тебе же больно, — упрекает он. — Почему молчишь?
— Ерунда. — Я прячу руки. — Всего лишь синяк.
— Погоди, у меня в аптечке есть мазь…
Он уходит к машине и возвращается с тюбиком.
— Не надо, — уговариваю я. — Ничего страшного.
Куда там! Ильяс не слушает возражений. Однако, когда он осторожными движениями втирает мазь в кожу, я чувствую, что ему это нужнее, чем мне. Ему это так же приятно, как мне — ощущать заботу любимого мужчины.
— Теперь я буду тебя кормить, — говорит он, закончив, и садится рядом.
И я ем с его рук все, что он предлагает, и не замечаю, что он все ближе и ближе.
— Сними платок, — просит Ильяс.
Я ощущаю на щеке его горячее дыхание и не могу сопротивляться. Нет, просто не хочу! Пальцы нащупывают булавку, платок соскальзывает с головы. Ильяс сам выдергивает из волос заколку, распуская пучок. Я, как завороженная, не могу отвести взгляд, пожирая глазами его лицо.
— Я не могу без тебя, Тами, — шепчет Ильяс, наклоняясь к шее.
Его губы касаются кожи, и я замираю, боясь спугнуть наваждение.
— Я одержим тобой, — продолжает он, перемежая слова поцелуями. — Ты нужна мне, малышка Тами. Я люблю тебя.
Он целует меня в губы, сладкие от виноградного сока, а я обнимаю его за шею, и мы вместе падаем в траву.
Руки Ильяса обжигают сквозь одежду, но ничего лишнего он себе не позволяет: только нежную ласку, только поцелуи, заставляющие забыть обо всем. Вино мы не пили, но я такая пьяная, что кружится голова.
— Тами, выходи за меня, — просит Ильяс, нависнув надо мной. — Выходи по-настоящему, не фиктивно. Между нами нет и не было ничего плохого. Мы не должны расплачиваться за ошибки родителей.
Я смотрю на него, щурясь от солнца, что висит над нами, и не знаю, что ответить. Однозначного «нет» уже не получится, но и «да» мне не выговорить.
— Тами? — Кажется, Ильяс понимает, что ничего вразумительного не дождется. — Пообещай, что подумаешь, пожалуйста.
— Я хочу тебя.
— Что? — переспрашивает он изумленно.
— Хочу тебя, — повторяю я. — Представь, что ты вытащил из коробочки бумажку, а там написано «Секс в необычном месте».
Чтобы он не сомневался, чего именно я хочу, накрываю ладонью его пах, ожидаемо нащупывая сквозь ткань брюк твердый бугор. Сжимаю пальцы, и Ильяс выдыхает:
— Та-а-ами…
36
Я пытаюсь нащупать пуговицы, чтобы расстегнуть ширинку на брюках Ильяса, но он хватает меня за запястье и отводит руку в сторону.
— Тами, нет.
Нет? Дыхание перехватывает от обиды. Я была хороша в качестве любовницы, но, как невеста, должна вести себя скромно? Или он брезгует, потому что знает, что мой первый мужчина — его отец?
Ильяс откатывается в сторону, поднимается и подает мне руку. Я сажусь, игнорируя предложенную помощь, и плету косу, чтобы спрятать волосы под платок.
— Тами, прости.
Мне не по себе от виноватого взгляда Ильяса. Сам же целовал, сам же намекал, что желает большего…
