— Находился в распоряжении Доггинза.
— Ну что, давай гоняй рабов. На вот, возьми, пригодится. — Он протянул Найлу хлыст.
Парень пробрался в пещеру. Ее покатые стены вдавались глубоко в толщу породы. Все пространство от пола до потолка было забито деревянными бочонками и ящиками с фитилями и запалами. Один из бочонков валялся разбитый на полу, возле него скреб пол совершенно не пригодной для этого метлой косоглазый придурок. Найл сразу же уяснил: проблема не в том, что рабы медленно возятся, а, наоборот, в том, что носятся слишком быстро. Атмосфера праздника их сильно возбуждала, и они мельтешили, как ошалевшие муравьи, катя бочонки, волоча сундуки, забывая затем, куда их девать, и бросая прямо на дороге, где на них натыкались другие. Рыжий паренек с шишковидными коленями — очевидно, помощник лысого — изо всех сил старался их контролировать, но до него самого, видно, уже дошло, что это бесполезно.
Найл огляделся и смекнул, что надо делать. Рабов он разбил на тройки и каждой поставил определенную задачу. Для вида помахивал и хлыстом, но в этом, по сути, не было необходимости. Рабы реагировали на мысленные приказы с четкостью, напоминающей клейковидных мушек. Одна бригада подносила бочонки из глубины пещеры, другая грузила их на небольшие тачки, третья вкатывала в шатер. Там подмастерья, подхватив, определяли их в полое место под «островом». Работа была сделана за четверть часа, и лысый стал посматривать на Найла по-иному, с уважением. Когда Найл спросил, что делать дальше, тот ответил:
— Просто держи этих чертяк в сторонке, пока не подготовимся к началу.
Тут спереди в шатер вошел Доггинз, Найл по забывчивости махнул, но тот в ответ только сердито скривился и качнул досадливо головой. Через секунду Найл понял почему. Через вход одна за другой прошли человек пять служительниц, и впереди всех Одина. К счастью, она была увлечена разговором и в сторону Найла не смотрела. Юноша отвернулся и заспешил к заднему выходу.
Пороховой погреб был теперь пуст, расколотый бочонок так и валялся посреди пола, вокруг тонким слоем стелился серый порох. Найл прошел мимо него в глубину пещеры. Здесь стояла прохлада, влажно пахло грибами. Приятно было после суматохи шатра дать телу отдых. Найл облюбовал угол за нагромождением бочонков и присел на ящик с запалами. Через несколько секунд он утомленно закрыл глаза и приложился затылком к стене.
Легкое прикосновение к плечу разом прогнало наползающую было дремоту. Резко втянув воздух, он уставился в густую тень. Там угадывалось невнятное, слабое шевеление; Найл на секунду подумал, что смотрит на маленькую тысяченожку. Пропуская дневной свет, он осторожно сместил бочонок пороха. Там ничего не было, кроме зеленоватого грибовидного выроста, растущего на стене. Найл вынул раздвижную трубку и ткнул вырост, судя по всему, очень твердый. Может статься, гриб служит жильем какому-нибудь созданию? Найл колупнул гриб пальцем. Едва он это сделал, как над поверхностью гриба обозначилась крохотная, напоминающая влажный палец ложноножка и коснулась руки. Найл инстинктивно отдернул руку. Затем, поскольку ложноножка казалась не опаснее червяка, снова вытянул палец и дал существу его коснуться.
Удивительно: ложноножка тут же сделалась тоньше и длиннее и молниеносно обвилась вокруг пальца в колечко. Найл потянулся другой рукой — узнать, какова она на ощупь; из гриба выпросталась другая ложноножка и тоже схватилась за палец. Он тихонько потянул руку на себя, ложноножки упорствовали. Они силились втянуть его руку к себе в гриб. Резким движением Найл высвободил пальцы. На каждом пальце там, где хватались щупальца, виднелись красные венчики.
Судя по всему, это был какой-нибудь меньший собрат той нечисти, что он повстречал прошлой ночью: то же вкрадчивое, поначалу неуверенное прощупывание ложноножками, похожими на рожки улитки, та же неуловимо скользкая хватка, выдающая недюжинную силу. Найл просунул под основание гриба трубку и, действуя как рычагом, отвалил его от стены. Гриб, похоже, крепился центральным корнем, на основании которого располагались кольцом крохотные присоски, напоминающие маленькие разинутые рты. Стоило к одному из таких ртов подставить кончик мизинца, как тот, раскрывшись шире, немедленно присосался; одновременно с тем наружу выявились с полдесятка ложноножек и попытались ухватиться за руку. Похоже, они вылезали из слизистой поверхности гриба, словно он состоял из той же вязкой жидкости. Когда Найл, потянув, высвободил руку, кончик пальца у него был покрыт едкой слизью. Парень тщательно вытер руку о рубаху.
Пристально глядя на гриб, он намеренно расслабился и полностью настроил ум на восприятие. Любопытно было выяснить, что это — животное или растение. На какой-то миг мозг Найла превратился в подобие зеркала, отражающего скудное, обуреваемое голодом хищненькое создание, но вот его собственный ум раскрылся и поглотил этот мелкий очажок жизни. Юноша начал сознавать нежно пульсирующую энергию, словно глядел на существо сверху, через расходящиеся на глади пруда круги.
— Что ты здесь делаешь?
Голос хлестнул резко, словно удар. Найл так увлекся наблюдением за грибом, что совершенно не заметил, как к нему неслышно (потому что босиком) подошла Одина.
— Что ты здесь делаешь? — повторила она.
— Прячусь, — ответил Найл, обретя дыхание.
— Я это как-нибудь вижу. От кого?
Тревога сменилась облегчением и неловкостью. Облегчение от проблеска догадки, что женщина рада его видеть. Неловкость от того, что он внезапно, сам того не сознавая, вторгся в ее ум. Он уже сошелся с Одиной так близко, что даже в потаенную область ее мыслей мог внедряться совершенно естественно, но тем не менее чувствовал себя при этом как вор, пробирающийся в спальню.
Найл подвинулся, освобождая место Одине на ящике для запалов, и она села возле него. Непонятно, от кого из них изошел влекущий порыв. Секунду Найл близко смотрел Одине в глаза, затем, подчиняясь все тому же безотчетному порыву, обнял ее и припал губами к ее губам. Руки женщины ласково легли ему на шею. Их тела сблизились. Случилось это совершенно естественно, и оба почувствовали восторг и облегчение, что это наконец произошло. Сознавал Найл и то, что Одина ждала от него этого; она же видела, как он ласкался с той, темноволосой, в женском квартале.
Одина отстранилась первой, дисциплинированная служительница одержала в ней верх.
— От кого ты скрываешься?
— Мне пришлось уйти из города.
— Но зачем? — На лице Одины читалось полное недоумение. Пауки казались ей строгими, но благодетельными хозяевами, служить которым приятно и почетно.
— Они убили моего отца.
— Я знаю. Это печально. Но он пытался напасть на одного из них.
— Понимаю. И все равно мне трудно простить.
— Тебе надо простить. Они хозяева. Мы не имеем права роптать на то, что они считают нужным.
Странно было общаться с ней таким образом. Найл успевал читать рождающиеся у нее в уме слова еще до того, как она их произносила; получалось эдакое странноватое эхо. На секунду у Найла возник соблазн выложить Одине то, что он узнал от Каззака, но он сдержался. Было бы жестоко по отношению к ней раскрывать всю правду. Ее ум был не готов к такому страшному откровению.
