Шкаф, рассохшаяся скрипучая дверь и стопка одеял на верхней полке. Я тянусь-тянусь, и у меня с трудом получается их оттуда стянуть. Но если рыжий, колючий шерстяной плед падает на руки, то странное, маленькое одеяло мягко опускается на пол.
Оно такое яркое. Темно-синее, с красными вставками, а посреди золотом что-то вышито. Я отдаю наставнику плед, а сама возвращаюсь, чтобы собрать и положить обратно рассыпанные вещи. И одеяло.
Не удержавшись, я расправляю его… и вижу тот самый герб.
— Что это? — спрашиваю, не удержавшись.
— О-о-о… — его сморщенные губы тронула улыбка. — Это то, от чего мне следовало избавиться уже давно. Но я слишком сентиментален, не иначе.
— А что такое сентиментальность? — машинально спрашиваю я, и словно зачарованная скольжу кончиками пальцев по жестким нитям вышивки.
— Это когда человек становится мягок и хранит то, что ему о чем-либо напоминает. Чтобы снова испытать те эмоции, что владели им в тот момент. А это одеяло… в нем я тебя нашел на пороге обители.
— Оно богатое, — с изумлением заметила я. — Неужели богатые родители смогли бы бросить ребенка?
На глаза помимо воли навернулись слезы. Как и любая сирота я грезила о матери и оправдывала ее только тем, что если бы она оставила меня у себя, то я умерла бы от голода. А монастырь… в тесноте да не в обиде, а овощные очистки тоже еда. Плюс у меня был отец Ансельм! С ним я даже мясо иногда видела!
— Не все в этой жизни настолько просто и очевидно, Тильда, — вздохнул отец Ансельм. — Иногда нам приходится отказываться от самого дорогого, лишь бы оно осталось целым и невредимым. Ладно, девочка моя, верни вещи на место и иди сюда. У меня кое-что для тебя есть.
Я кивнула и, спустя минуту, села напротив наставника. А он достал откуда-то плотный конверт из бумаги настолько белой, что это резало глаза. И розу… синюю розу.
Стоило мне коснуться бумаги, как по ней пробежали искры, а в голове вдруг вспыхнули картинки-образы. Образы того, как я раз за разом получаю такие письма… Ведь и училась читать я как раз для того, чтобы самой прочесть их, а не слушать отца Ансельма. И всякий раз с письмом была еще и роза…
Притом цветок не только к письму прилагался, он еще и был нарисован на конверте. Вскрыв его, я достала плотный лист бумаги и торопливо развернув, прочитала:
“Здравствуй, моя дорогая девочка.
Тебе уже одиннадцать лет, и я поражаюсь тому, насколько быстро летит время. Первые годы казалось, что месяцы без тебя тянутся бесконечно, и каждый день кромсает мою душу на части. С годами время стало течь быстрее, хотя тоска и не утихла.
Но пишу я конечно не затем, чтобы бередить наши души.
Я поздравляю тебя с одиннадцатилетием, и передаю с отцом Ансельмом книги и деньги. Надеюсь, вы живете хорошо и тебя никогда не найдут.
С любовью, мама”
— Мама… — повторила я, ощущая как на глаза наворачиваются слезы. Уже хотела спросить почему мама не приедет, почему все вот так получилось, как перед внутренним взором вспыхнуло, что я уже задавала эти вопросы. И мне никогда не отвечали, лишь протягивали синюю розу и просили вдохнуть ее аромат.
— Нельзя знать, да? — тихо спросила я.
Отец Ансельм лишь грустно улыбнулся и протянул мне цветок, я глубоко вдохнула, и его сладкий запах затянул разум.
А следующая картинка уже была совсем другой.
Приподняв голову с учебника я извинилась за то, что уснула в самый неподходящий момент, а отец Ансельм который сжигал над свечой какой-то листок, лишь покачал головой и сказал, что все в порядке.
Все в порядке.
Все в порядке…
Глава 10
Я вынырнула из магического забытья в таком шоке, что меня начало трясти.
— Роза, письма, отец Ансельм, мама… — слова выплескивались из сжатого спазмом горла, как сгустки крови из разорванной вены. — Мама, мама…
— Успокойся, — кто-то обхватил меня за плечи и резко встряхнул. — Приди в себя, Матильда!
Голос был резкий, обжигающий, и ему удалось заставить меня сконцентрироваться.
Я нахмурилась, из-под сведенных бровей вглядываясь в темно-вишневые колдовские глаза василиска, оказавшегося так близко. Его лицо было всего в паре сантиметров от моего, челюсти плотно стиснуты, красивые губы сжались в линию.
Почему они сжались в линию?..
Я подняла руку и коснулась его подбородка. Провела по щеке замершего мужчины, а потом коснулась большим пальцем губ. Чуть надавливая, пытаясь вернуть им прежнюю мягкость и расслабленность.
Это ведь так просто… Ничего не значит…
Только вишнево-алые глаза василиска распахнулись и потемнели, неожиданно приобретя оттенок крепленого вина. Кружащего голову, сладкого до умопомрачения.
— Не хмурься, — проговорила я тихо, замечая, как вопреки мрачному взгляду расслабилась линия мужского рта, а губы слегка приоткрылись. Я даже заметила, как между белоснежных зубов мелькнул язык.
Дыхание замедлилось в груди, застряло, словно ребра сжало тисками. Лишь сердце билось быстрее, и кровь ударяла в голову, будто я хлебнула хмельной настойки.
И мне вдруг так захотелось… Проклятье… Так сильно захотелось почувствовать его губы, что стало почти физически больно. В голове помутилось, и осталось только лицо василиска, его мощная фигура рядом, его руки, сжимающие мои плечи и почему-то скользящие вниз.
Словно он едва сдерживался, чтобы не прижать мне к себе…
Но зачем, зачем меня прижимать?
Я не хотела размышлять о том, придумала ли я опять это все себе, или нет. Не хотела узнавать, почему черные, как сама тьма, зрачки Рейялара снова стали острыми и вертикальными, напоминающими росчерк лезвия.
У меня кружилась голова. Приоткрыв губы, я вдыхала его тонкий, горячий аромат, напоминающий дикие травы и жар лесного пожара. И пьянела от этого запаха, кажется, впервые ничего не боясь и ни о чем не сожалея.
Время будто замедлилось, и в этот момент сквозь приоткрытые губы василиска скользнул его горячий язык, неожиданно коснувшись подушечки моего пальца.
Жгучие искры рассыпались под кожей, заставив меня подавиться воздухом. Короткое, почти незаметное прикосновение распространилось по всему телу раскаленной волной.
В ту же секунду Рейялар обхватил мою руку, что все еще касалась его лица. Он удерживал ее так крепко и сильно, что мне почти стало больно. И я не знала, то ли он хотел в бешенстве избавиться от моих прикосновений, то ли…
…наоборот.
Но он вдруг чуть повернул голову и медленно, не сводя с меня горящего красным пламенем взгляда, распахнул мою ладонь и провел языком от основания большого пальца вверх к подушечке, в самом конце вдруг обхватив ее губами.
