Даже если просто ее лапали, руки им поотрубаю, прибью тварей! Трогать ее — мое исключительное право.
Как только Аля меня видит, ее глаза увеличиваются в размерах, с лица исчезает затравленное выражение, девчонка будто оживает.
— Пока ничего не сделали… Антон, ты как здесь очутился? Ты пришел меня спасти? Помоги мне!
Столько надежды в этом голосе, столько мольбы… Мое сердце в буквальном смысле плавится. Я в один прыжок вскакиваю в домик на колесах, подлетаю к ней, помогаю сесть.
— Конечно, я тебя спасу, милая!
Я устраиваюсь рядом, обнимаю Алю, прижимаю к своей груди, и тут у меня буквально глаза закатываются от удовольствия.
«Как же это приятно — просто держать тебя в руках!»
Я думал, что будет хорошо, но ожидания с реальностью и рядом не стояли. Удовольствие словно пронизывает меня насквозь. Если просто обнимать ее так приятно, что же будет дальше…
Нехотя ее от себя отрываю, замечаю, что она снова плачет, улыбается и плачет.
— Я знала! Я верила, что кто-нибудь мне поможет! Пожалуйста, уведи меня отсюда!
Я стираю слезы с ее щек, еле сдерживаюсь, чтобы не впиться в ее губы резким, жестким поцелуем.
— Конечно, уведу, только давай сначала снимем наручники!
Она тянет ко мне из-за спины руки. Достаю ключи, освобождаю запястья. Опускаюсь к ее ногам, освобождаю и их.
А потом она вдруг спрашивает:
— Откуда у тебя ключи?
И как-то сразу всё понимает.
С этой секунды больше не таюсь:
— Говорил же, моя будешь!
Глава 97. Не буди лихо
Тогда же:
Аля
— Моя будешь!
Как только эти слова вылетают из его рта, Закревский резко меняется. С его лица исчезает всякое дружелюбие, он будто маску зверя надевает, а в глазах его плещется столько безумства, что у меня живот от страха сводит.
Он откидывает наручники в сторону и резко бросается ко мне, с силой вминает свои губы в мои, заполняет всё пространство моего рта языком. Боже, какой же он у него огромный…
Я изо всех сил стараюсь его отпихнуть, но у меня не получается, слишком он сильный, слишком большой.
«Вот же засранец! Отказали тебе, так ты решил поквитаться! Сволочь!»
Во мне просыпается такая злость, что хочется откусить его мерзкий язык.
Я уже почти задыхаюсь от его поцелуя. Когда он наконец от меня отрывается, со всей силы бью его кулаком в лицо. Сама не понимаю, как у меня это выходит. Попадаю ему в скулу, но он даже не дергается, похоже, ему совсем не больно. Лишь ухмыляется. Злобно так, самодовольно. Потом хватает меня за запястья, удерживает их в одной руке и берет меня за волосы. С силой тянет вниз, чтобы я запрокинула голову. Приближает свое лицо ко мне, я морщусь от сильного запаха перечной мяты. Ее слишком много в его дыхании, слопал целую гору леденцов от кашля — не иначе.
— Если ты еще хоть раз посмеешь поднять на меня руку, — цедит он злобным голосом, — я исхлещу твою спину плеткой. И будет очень жаль, потому что у меня на тебя совершенно другие планы!
«Боже! Ты конченый садист!» — ору про себя так, что если бы он мог услышать, наверняка бы оглох.
Я не знаю, зачем я его ударила, на что рассчитывала. Кажется, только взбесила его. Надо быть умнее, терпеливее, ведь я не только за себя в ответе.
Он тем временем продолжает:
— У меня для тебя простые правила: я говорю, ты делаешь. Если не подчиняешься, я тебя наказываю! Мера наказания будет зависеть от степени неподчинения. Нарушишь мои указы во второй раз, я тебя изобью. Я умею это делать так, чтобы ты серьезно не пострадала, но тебе было очень больно… Попробуешь сбежать — я посажу тебя на цепь и относиться буду как к собаке, поняла?
Я судорожно киваю, и только тогда он отпускает мои волосы.
Да, мне всё понятно, понятно до невозможности — передо мной совершеннейший псих! Как-то сразу верю, что он вполне способен на всё, что только что перечислил.
— Но если ты будешь послушной, твоя жизнь будет сносной. Я даже буду тебя кормить и выгуливать…
«В ошейнике?!» — так и хочется мне выкрикнуть, но я приказываю себе молчать.
На всякий случай ему киваю, а он, похоже, только этого и ждет.
— Пойдём! — приказывает коротко.
Про «пойдём» — это он сильно. Мои колени так трусятся, что едва ли смогу сделать шаг, честно пытаюсь встать, но не очень-то у меня выходит.
Закревскому моя беспомощность как будто даже нравится. Он тут же тянется ко мне, берет на руки, зарывается своей звериной мордой мне в шею и, о боже, тихо порыкивает, будто и правда зверь. Мне всерьез кажется, что может укусить. Очень хочется его отпихнуть или хотя бы отодвинуться, но я не делаю этого, терплю из последних сил, позволяю ему эту звериную ласку.
Когда он наконец поднимает голову, взгляд его делается каким-то чересчур пьяным, а голос хриплым:
— Ты боишься меня? Не трясись слишком сильно… Это меня очень возбуждает!
Глава 98. Моя прелесть
Тогда же:
Антон Закревский
Эта самка — просто совершенство! Мне давно нужно было ее забрать. Сколько недель удовольствия я сам у себя украл…
Несу ее в дом. Она трепещет от страха, как ей и положено, а во мне буквально вибрирует удовольствие. Я даже сексом редко наслаждаюсь так же сильно, а тут простой тактильный контакт.
Когда спускаюсь в подвал, девчонка начинает нервничать слишком сильно.
— Куда ты меня несешь?
— В твой новый дом!
— В подвале?!
Явно слышу ужас в ее голосе.
— Тебе там понравится! — уверяю ее.
Не верит, они все поначалу не верят. Но не проходит и недели, как они начинают меня уверять, что это лучшее место на земле. Готовы на всё, что угодно, лишь бы я больше не брал в руки плетку.