«Взгляните-ка, Хомер».
Я посмотрел и увидел цифры – сто одиннадцать и шесть десятых
мили.
«Что вы теперь думаете? Вы по-прежнему не хотите верить в
мой кратчайший путь?»
– Тот дикий облик, который был у нее во время этой бешеной
поездки, куда-то уже исчез, и передо мной снова была Фелия Тодд. Но все же ее
необычный вид еще не полностью был вытеснен повседневным обликом. Можно было
решить, что она разделилась на двух женщин, Фелию и Диану, и та часть, которая
была Дианой, управляла машиной на этих заброшенных и всеми забытых дорогах, а
та ее часть, которая была Фелией, даже не имела представления обо всех этих
срезках расстояния и переездах через такие места… места, которых нет ни на
одной карте Мэна и даже на этих обзорных макетах.
– Она снова спросила:
«Что вы думаете о моем кратчайшем маршруте, Хомер?»
– И я сказал первое, что мне пришло в голову, и это было не
самыми подходящими словами для употребления в разговоре с леди типа Фелии Тодд:
«Это настоящее обрезание члена, миссис».
– Она расхохоталась, развеселившись и очень довольная.
И я вдруг увидел совершенно ясно и четко, как в стеклышке:
«Она ничего не помнит из всей этой езды. Ни веток ив – хотя
они явно не были ветками, ничего даже похожего на это, – которые сорвали мою
кепочку, ни той таблички „Моторвей Би“, ни той жабообразной штуковины. Она не
помнила ничего из всего этого бедлама! Либо все это мне померещилось во сне,
либо мы действительно оказались там, в Бэнгоре. И я точно знал, Дэйв, что мы
проехали всего сто одиннадцать миль и это никак не могло оказаться дневным
миражом, поскольку черно-белые цифры на счетчике никак не могли быть чем-то
нереальным, они прямо-таки бросались в глаза.»
«Да, хорошо, – сказала она, – это было действительно хорошим
обрезанием. Единственное, о чем я мечтаю, это заставить и Уорта как-нибудь
проехаться со мной этим маршрутом… но он никогда не выберется из своей
привычной колеи, если только кто-нибудь не вышвырнет его оттуда, да и то с
помощью разве что ракеты „Титан-11“, поскольку Уорт соорудил себе отличное
убежище на самом дне этой колеи. Давайте зайдем, Хомер, и закажем вам небольшой
обед».
– И она взяла мне такой дьявольский обед, Дэйв, что я и не
помню, было ли у меня когда-нибудь что-то в этом роде. Но я почти ничего не
съел. Я все думал о том, что мы, наверное, будем возвращаться тем же или
похожим путем, а уже смеркалось. Затем она посреди обеда извинилась и пошла
позвонить. Вернувшись, она спросила, не буду ли я возражать, если она попросит
отогнать ее машину в Касл Рок. Она сказала, что разговаривала с одной из
здешних женщин – членов школьного комитета, в который и сама входила, и эта
женщина сообщила, что у них здесь возникли какие-то проблемы или еще что-то в
этом духе. Поэтому ей не хотелось бы рисковать застрять где-то, чтобы заодно не
навлечь на себя и гнев мужа, а потому будет разумнее, если машину отведу я.
«Вы же не будете очень возражать, если я попрошу вас в
сумерках сесть за руль?» – еще раз спросила она.
– Она глядела на меня, ласково улыбаясь, и я знал, что она
все же помнила кое-что из дневной поездки – Бог знает, как много, но вполне
достаточно, чтобы быть уверенной, что я не попытаюсь ехать ее маршрутом в
темноте, – да и вообще… хотя я видел по ее глазам, что вообще-то это не столь
уж беспокоит ее.
– Поэтому я просто сказал, что меня это никак не затруднит,
и закончил свой обед куда лучше, чем начал его. Уже стемнело, когда она отвезла
нас к дому той женщины в Бэнгоре, с которой разговаривала по телефону. Выйдя из
машины, Фелия глянула на меня с тем же бесовским огоньком в глазах и спросила:
«А теперь вы действительно не хотите остаться и подождать
здесь до утра, Хомер? Я заметила парочку ответвлений сегодня, и хотя не могу
найти их на карте, думаю, что они позволили бы срезать еще несколько миль».
Я ответил:
«Ладно, миссис, мне бы хотелось, но в моем возрасте лучшей
постелью будет моя собственная, как мне кажется. Я отведу вашу машину и никак
не поврежу ее, хотя, думается, сделаю это более длинным путем по сравнению с
вашим», – Она рассмеялась, очень добродушно и поцеловала меня. Это был лучший
поцелуй в моей жизни, Дэйв, хотя он был поцелуем в щеку и дала его замужняя
женщина, но он был словно спелый персик или словно те цветы, которые
раскрываются ночью, и когда ее губы коснулись моей кожи, я почувствовал…
Я не знаю точно, что именно я почувствовал, потому что
мужчине трудно описать словами, что он чувствует с девушкой, словно персик,
когда он находится во вдруг помолодевшем мире.
– Я все хожу вокруг да около, но думаю, что тебе и так все
понятно. Такие вещи навсегда входят красной строкой в твою память и уже никогда
не могут быть стертыми.
«Вы чудный человек, Хомер, и я люблю вас за то, что вы
терпеливо слушали меня и поехали сюда со мной, – сказала она. – Правьте
осторожно».
– Потом она пошла в дом этой женщины. А я, я поехал домой.
– Каким путем ты поехал? – спросил я Хомера.
Он тихо рассмеялся.
– По главной магистрали. Ты дурачина, – ответил он, и я еще
никогда не видел столько морщинок на его лице. Он сидел на своем месте и
смотрел на небо. – Пришло лето, и она исчезла. Я особо и не искал ее… этим
летом у нас случился пожар, ты помнишь, а затем был ураган, который поломал все
деревья. Напряженное время для сторожей. О, я думал о ней время от времени, и о
том дне, и об ее поцелуе, и мне начинало казаться, что все это было во сне, а
не наяву. Словно в то время, когда мне было семнадцать и я не мог ни о чем
думать, кроме как о девушках. Я занимался вспашкой западного поля Джорджа
Бэскомба, того самого, что лежит у самого подножья гор на другом берегу озера и
мечтал о том, что является обычным для подростков моего возраста. И я заехал
бороной по одному из камней, а тот раскололся и начал истекать кровью. По
крайней мере, мне так показалось. Какая-то красная масса начала сочиться из
расколотого камня и уходить в почву. И я никому ничего об этом не рассказал,
только матери. Да и ей я не стал объяснять, что это значило для меня, хотя она
и стирала мои забрызганные кровью штаны и могла догадываться. В любом случае,
она считала, что мне следует помолиться. Что я и сделал, но не получил
какого-либо особого облегчения, однако, через какое-то время мне стало вдруг
казаться, что все это было сном, а не наяву. И здесь было то же самое, как это
иногда почему-то случается. В самой середине вдруг появляются трещины, Дэйв. Ты
знаешь это?
– Да, – ответил я, думая о той ночи, когда сам столкнулся с
чем-то подобным.
Это было в 1959 году, очень плохом году для всех нас, но мои
дети не знали, что год был плохой, и они хотели есть, как обычно. Я увидел
стайку белых куропаток на заднем поле Генри Браггера, и с наступлением темноты
отправился туда с фонарем. Вы можете подстрелить парочку таких куропаток
поздним летом, когда они нагуляли жирок, причем вторая прилетит к первой, уже
подстреленной, словно для того, чтобы спросить: «Что за чертовщина? Разве уже
настала осень?», и вы можете сшибить ее, как при игре в боулинг. Вы можете
раздобыть мяса, чтобы накормить им тех, кто его не видел шесть недель, и сжечь
перья, чтобы никто не заметил вашего браконьерства. Конечно, эти две куропатки
должны были бы послужить мишенью для охотников в ноябре, но ведь дети должны
хотя бы иногда быть сытыми. Подобно тому человеку из Массачусетса, который
заявил, что ему бы хотелось пожить здесь целый год, я могу сказать только, что
иногда нам приходится пользоваться своими правами и привилегиями только ночью,
хотя хотелось бы иметь их круглый год. Поэтому я был на поле ночью и вдруг
увидел огромный оранжевый шар в небе; он спускался все ниже и ниже, а я смотрел
на него, разинув рот и затаив дыхание. Когда же он осветил все озеро, оно,
казалось, вспыхнуло солнечным огнем на минуту и испустило ответные лучи вверх,
в небо. Никто никогда не говорил мне об этом странном свете, и я сам тоже
никому ничего о нем не рассказывал, потому что боялся, что меня засмеют, но
более всего я опасался, что собеседники поинтересуются, какого дьявола я
оказался ночью на поле. А через какое-то время наступило то, о чем уже говорил
Хомер: мне стало казаться, что все это было сном, и у меня не было никаких
вещественных доказательств, что все это случилось наяву. Это было похоже на
лунный свет. Я не мог управлять им, и -мне не за что было зацепиться. Поэтому я
оставил его в покое, как человек, который знает, что день наступит в любом
случае, что бы он не думал и не предпринимал по этому поводу.
