Кейт тринадцать лет, она старше Марти на три года. Девочке
кажется, что все его любят только потому, что он не может ходить. А сегодня она
злорадствует, что фейерверка не будет.
Даже дедушка, на сочувствие которого обычно Марти может
рассчитывать, сейчас не склонен его жалеть.
– Никто не отменял Четвертое июля, мальчик, – сказал он, как
всегда с сильным славянским акцентом. Это было два дня назад, второго июля.
Дедушка как раз сидел на веранде, и Марти проехал туда через французские двери
на своей коляске, работающей от батареек. Дедушка Кослоу сидел со стаканом
водки в руке и глядел на спускающуюся к лесу поляну. – Отменили только
фейерверк. И ты знаешь почему.
Марти знал. Из-за убийцы – вот почему. В газетах его
называли теперь «Убивающий в полнолуние». Марти часто слышал о нем в школе,
пока не наступили летние каникулы. Многие ребята говорили, что «Убивающий в
полнолуние» и не человек вовсе, а какое-то сверхъестественное существо. Может
быть, оборотень. Марти этому не верил – ведь оборотни бывают только в фильмах
ужасов – и считал, что убийца – это какой-то псих, у которого желание убивать
появляется только в полнолуние. Фейерверк отменили из-за отвратительного
комендантского часа.
В январе, когда Марти, сидя в коляске около французских
дверей, глядел, как ветер заносит снегом ледяной наст или как другие дети
катаются с горки на санках, только мысль о фейерверке приносила ему радость.
Мысль о теплой летней ночи, холодной кока-коле, о расцветающих в темноте
огненных розах и об американском флаге, составленном из «римских свечей».
А теперь фейерверк отменили… И кто бы что ни говорил, для
Марти это означает, что отменили сам День независимости – его праздник.
Только дядя Эл, приехавший в город ближе к полудню, чтобы
разделить со всей семьей традиционный обед с лососем и зеленым горошком, понял
чувства Марти. Стоя после обеда на веранде в мокром купальном халате –
остальные, смеясь, -плавали за домом в новом бассейне, – он внимательно слушал
мальчика.
Марти помолчал, а затем с беспокойством посмотрел на дядю
Эла.
– Ты понимаешь, что я имею в виду? Понимаешь?
Дело совсем не в том, что я инвалид, как говорит Кейти, или
в том, что и без фейерверка праздник есть праздник, как думает дедушка. Просто
это несправедливо, когда ты чего-нибудь так сильно ждешь, и вдруг… Просто
несправедливо, что Виктор Боул и какой-то дурацкий городской совет решают все
отменить. Причем отменить то, что тебе действительно нужно. ТЫ понимаешь меня?
Последовала долгая, мучительная пауза – Эл обдумывал слова
мальчика. Пока дядя хранил молчание, Марти успел услышать скрип трамплина на
дальнем конце бассейна и восклицание отца:
– Хорошо, Кейти! Эге-гей! Очень.., очень хорошо!
– Конечно, понимаю, – наконец тихо сказал Эл. – И знаешь, я
тебе кое-что привез. Возможно, ты сможешь устроить себе свое собственное
Четвертое июля.
– Собственное Четвертое июля? Что ты хочешь этим сказать?
– Пойдем к моей машине, Марти. У меня есть кое-что.., ну,
лучше я тебе сам покажу. – И прежде чем Марти успел задать следующий вопрос, Эл
двинулся вперед по бетонной дорожке, окружавшей дом.
Коляска Марти с жужжанием покатилась вслед за дядей Элом к
подъездной аллее, удаляясь от доносившихся со стороны бассейна звуков – плеска
воды, смеха, скрипа трамплина, нарочито бодрого голоса отца. Коляска издает
ровное низкое гудение, которого «Марти почти не замечает – оно сопровождает его
всю жизнь.
Дядя Эл приехал на «мерседесе» с поднимающимся верхом. Марти
знал, что его родители не одобряли эту покупку («Купил себе гроб за двадцать
восемь тысяч долларов», – однажды, неодобрительно фыркнув, сказала мама), но
Марти машина нравилась. Однажды дядя Эл провез его по проселочным дорогам
вокруг Таркерз-Миллз. Он ехал быстро – семьдесят, может быть, даже восемьдесят
миль в час. Дядя Эл так и не сказал Марти, с какой скоростью они ехали.
– Если не знаешь, то не испугаешься, – усмехнулся он. Но
Марти и не думал пугаться, он так весело смеялся, что на следующий день живот
болел от смеха.
Дядя Эл вытащил что-то из отделения для перчаток, а когда
Марти подъехал к машине и остановился, положил мальчику на колени объемистый
пакет.
– Вот, детка! – сказал он. – С Четвертым июля тебя.
Первое, что увидел Марти, – это причудливые китайские иероглифы
на упаковке. Когда же он разглядел, что находится внутри, сердце мальчика
сжалось от восторга. Целлофановый пакет был наполнен ракетами, петардами и
бенгальскими огнями.
Вне себя от радости, Марти попытался заговорить, но не смог
издать ни единого звука.
– Если ты зажжешь вот эти, они будут выбрасывать пламя самых
разных цветов – как из пасти дракона. Трубочки с тонкими стержнями – это
специальные ракеты для бутылок. Положи их в пустую бутылку из-под кока-колы и
запускай. Вот эти, маленькие, дают фонтанчики искр. А это – «римские свечи»… Ну
и, конечно, упаковка петард. Но их ты лучше запусти завтра.
Дядя Эл посмотрел в сторону бассейна, откуда доносились
громкие звуки.
– Спасибо! – наконец выдохнул Марти. – Спасибо, дядя Эл!
– Только не говори маме, откуда ты это взял, – сказал дядя
Эл. – Намек понял?
– Понял, понял, – пробормотал Марти, в действительности
ничего не понимая. – Но тебе самому это точно не понадобится, дядя Эл?
– Я могу достать еще, – сказал дядя Эл. – Я знаю одного
парня в Бриджтоне, он будет заниматься этим делом до темноты. – Эл положил руку
на голову Марти. – Отпразднуй свое Четвертое июля, когда все лягут спать.
Старайся не шуметь, чтобы никого не разбудить. И ради Христа не обожги себе
руки, а то моя старшая сестра больше не захочет со мной разговаривать.
Дядя Эл засмеялся, сел в свою машину и завел мотор. Затем,
приветственно помахав рукой Марти, все еще бормотавшему слова благодарности, он
уехал. Марти долго глядел вслед дяде, стараясь сдержать подступившие слезы.
Потом он положил пакет себе в рубашку и поехал в свою комнату. Теперь
оставалось только дождаться момента, когда настанет ночь и все уснут.
Вечером он первый ложится спать. Входит мать и торопливо
целует Марти, стараясь не смотреть на его похожие на спички ноги, обтянутые
одеялом.
– У тебя все в порядке, Марти?
– Да, мамочка.
Она медлит, как будто собираясь сказать что-то еще, затем
слегка качает головой и уходит.
Появляется сестра Марти – Кейти. Она его не целует, а просто
наклоняет голову так низко, что Марти чувствует запах ее волос, и шепчет:
