***
На самом деле он задремал уже в душе, привалившись спиной к
стене и не успев даже смыть шампунь. Вода била его по груди. Киннеллу снился
сон. В этом сне он снова попал на дворовую распродажу. В телевизоре,
установленном на мусорных корзинах, показывали Джуди Даймент. Ее голова была на
месте, но Киннелл видел, что она пришита к телу грубыми халтурными стежками,
как будто пришивал ее неумелый хирург. Шов шел вокруг шеи, точно кошмарное
ожерелье.
– Вы смотрите Новостную ленту Новой Англии, версию
обновленную и исправленную, – сказала миссис Даймент, и когда она заговорила,
Киннелл, который всегда видел яркие и живые сны, на самом деле увидел, как швы
у нее на шее натягиваются и расслабляются при каждом слове. – Бобби Хастингз
сжег все свои картины. Все до единой, включая и вашу, мистер Киннелл.., а она
ваша, как вы сами, я думаю, уже поняли. Проданные товары возврату не подлежат,
вы ведь читали уведомление. Вы еще радуйтесь, что я взяла у вас чек.
Сжег все свои картины. Ну да. Все правильно. Он и должен был
сжечь их все, – подумал Киннелл в своем водянистом сне. – «Мне не вынести то,
что со мной происходит», вот что он написал перед смертью. А когда человек
доходит до предела и жжет за собой все мосты, вряд ли он станет медлить и
размышлять, не спасти ли от пламени что-то одно – то особенное, что достойно
остаться. А ведь ты действительно что-то такое особенное вложил в свой
«Дорожный Ужас прет на север». Да, Бобби? И, наверное, сам того не желая.
Просто так получилось. Случайно. Ты был очень талантливым, я это понял сразу,
но талант здесь вообще ни при чем. В том, что касается этой картины.
– Есть вещи, которые сохраняются навсегда, – говорила из
телевизора Джуди Даймент. – Они возвращаются снова и снова, как бы ты ни
старался от них избавиться. Они возвращаются. Они липнут к тебе, как зараза.
Киннелл протянул руку и переключил канал, но, как оказалось,
по всему диапазону шла только одна передача: «Шоу Джуди Даймент».
– Можно сказать, он пробил брешь в основании Вселенной, –
говорила она теперь. – Он, это Бобби Хастингз. И оттуда вывалилось вот такое.
Замечательно, правда?
Ноги Киннелла поехали по скользкому кафелю. Он мгновенно
проснулся. Хорошо еще, что не упал.
Он зажмурился – мыло попало в глаза, и глаза защипало (пока
он спал и видел сон, шампунь стек на лицо густыми белыми ручьями). Он набрал
воду в ладони и плеснул на лицо. А когда набирал воду снова, вдруг услышал
какой-то звук. Какое-то сбивчивое тарахтение.
Не будь идиотом, – сказал он себе. – Здесь только шум воды в
душе. И больше ты ничего не слышишь. Тебе просто кажется.
Или нет?
Киннелл протянул руку и выключил воду.
Он по-прежнему слышал это непонятное тарахтение. Глухое и
мощное. И звук доносился откуда-то с улицы.
Киннелл вылез из душа и прошел, даже не вытеревшись, к себе
в спальню на втором этаже. Он так и не смыл шампунь с волос, и впечатление было
такое, что он стал седым, пока дремал в душе, – как будто сон про Джуди Даймент
заставил его поседеть.
И зачем я вообще останавливался на этой проклятой
распродаже? – спросил он себя. Но ответа на этот вопрос он не знал. И,
наверное, не знал никто.
Когда Киннелл встал у окна, что выходило на подъездную
дорожку к дому – на ту самую дорожку, которая лунными летними ночами искрилась,
как призрачные пейзажи из поэзии Алфреда Нойеса, – звук снаружи стал громче.
Он отодвинул занавеску и выглянул на улицу. Он вдруг поймал
себя на том, что думает о своей бывшей жене Салли, с которой познакомился в 1978
году на международной встрече писателей и читателей фэнтези. О Салли, которая
теперь живет в автоприцепе и выпускает два ежемесячных журнала: «Гости с того
света» и «Пришельцы». Пока Киннелл смотрел на дорогу, эти названия наложились у
него в сознании, как двойная картинка в стереоскопе.
Ему явился пришелец, который был явно гостем с того света.
«Гранд-ам» с картины стоял перед домом. Из двух
хромированных выхлопных труб вырывались клубы белого дыма и медленно
растворялись в воздухе. Надпись на багажнике, выполненная старинным готическим
шрифтом, ясно читалась при свете луны. Дверца с водительской стороны была
открыта. Но это еще не все. Судя по свету, льющемуся на ступени крыльца,
передняя дверь в доме Киннелла была открыта тоже.
Забыл запереть ее на замок, – подумал Киннелл, вытирая со
лба мыльную пену вдруг онемевшей и потерявшей всякую чувствительность рукой. –
Забыл поставить на сигнализацию.., хотя вряд ли бы это спасло. Для этого парня
не существует замков и сигнализацией.
Что ж, может быть, Киннеллу и удалось направить его прочь от
тетушки Труди, и это было уже кое-что. Но сейчас эта мысль не принесла ему
облегчения.
Гости с того света.
Глухое тарахтение мощного двигателя в 442 лошадиные силы, не
меньше. С баком на четыре барреля, усиленными клапанами и прямой инжекцией.
Киннелл – голый и мокрый, с головой в мыльной пене –
медленно развернулся, не чувствуя под собой ног, и увидел картину. Именно там,
где и думал увидеть: на стене над кроватью. «Гранд-ам» стоял на подъездной
дорожке у его дома, дверца с водительской стороны была открыта, а из
хромированных выхлопных труб валил дым. Под этим углом Киннеллу была видна
дверь его дома, открытая нараспашку, и длинная тень человека на полу прихожей.
Гости с того света.
Гости с того света и пришельцы.
Теперь Киннелл слышал шаги. Тяжелые шаги – вверх по
лестнице. Он знал, что блондинистый парень носит мотоциклетные сапоги. Ему не
надо было этого видеть. Люди, которые делают на руках татуировки ЛУЧШЕ СМЕРТЬ,
ЧЕМ БЕСЧЕСТЬЕ, носят только мотоциклетные сапоги. И курят только «Кэмел» без
фильтра. Подобные вещи – они как закон, обязательный к исполнению.
Да, и еще нож. У него обязательно есть с собой нож. Большой
и острый. Что-то вроде мачете. Подходящая штука для того, чтобы снести человеку
голову одним размашистым ударом.
И он наверняка сейчас улыбается, обнажая свои заточенные
людоедские зубы.
Киннелл все это знал. Не зря же он сам навыдумывал столько
ужасов.
У него было богатое и живое воображение.
– Нет, – прошептал Киннелл, вдруг осознав, что он совершенно
голый. Только теперь до него дошло, что его бьет озноб. – Нет. Пожалуйста,
уходи.
Но шаги приближались. Конечно, они приближались. Такому
парню, как этот – с картины, – нельзя просто сказать:
«Уходи». Потому что он все равно не уйдет. Потому что, по
законам жанра, истории так не кончаются.
