В этот миг он мимолетом заметил/что к зрителям прибавились еще двое. Из примыкающего к залу внутреннего покоя вышел Каззак, а следом показалась Ингельд.
Найл, на секунду замешкавшись (не прогневается ли владыка, увидев дочь в объятиях гостя), чуть ослабил хватку. Мерлью, отчаянно крутнувшись, выскользнула из-под соперника и повалила его на тюфяк. Несколько минут они возились, пока девушка наконец не сумела прижать одну его руку к полу. Тут Найл пошел на ту же хитрость, что только что использовала соперница: неожиданно расслабившись, он якобы решил сдаться. Мерлью уже не сомневалась в победе, когда, резко выгнувшись, Найл отбросил соперницу в сторону, прижал ее руки к полу, а сам улегся сверху.
– Так нечестно! – выдавила она.
Но Найл крепко держал ее. Теперь оставалось совладать с руками девушки. Судя по всему, они находились в положении, когда шансы у обоих примерно равныСейчас соперницу можно было вполне одолеть грубой силой, но юноше было как-то неловко, что это будет победа мускулов, а не умения. И он тут ощутил влажное прикосновение ее губ возле уха, словно девушка собиралась что-то прошептать.
Вот губы приоткрылись, и мочку уха игриво коснулись зубки. Юноша замер от нового чувства, нахлынувшего на него, такого сильного, острого и невыразимо сладостного. Прежде чем он осознал, что произошло, красотка выскользнула из-под него и резким движением высвободила руки. Спустя миг она уже цепко держала его за запястья, силясь закрутить ему руки за спину.
– Ну плутовка! – рассмеялся Найл.
– Как ты, так и я, – отозвалась она шепотом. Слабея от смеха, он позволил Мерлью прижать свои ладони к тюфяку. Желая всем показать, что ее победа полная и окончательная, девушка взобралась на поверженного соперника и уселась ему на живот. Зал огласился громким радостным гомоном. Губы Ингельд скривились в насмешливой улыбке. Каззак, выйдя вперед, ласково потрепал дочь по волосам. Мерлью легко вскочила на ноги, не взглянув на юношу.
– Теперь видишь, почему я доверил ей заправлять всем хозяйством? – повернулся владыка к Ингельд. Та усмехнулась:
– Просто замечательная юная госпожа. – И легонько ткнув Найла под ребра босой ногой, добавила: – Поднимайся, мальчонка. Когда позже Найл и Дона шли по коридору, девочка заметила:
– Зря ты ей поддался.
– А что я мог сделать?
– Я видела, как она словчила. Укусила тебя за ухо. – Потянувшись, девочка коснулась мочки его уха. – Больно было?
– Да нет, что ты, – ответил он негромко.
– Она хитрованка, каких поискать, – сказала Дона. Найл отчего-то почувствовал себя виноватым:
– Я, вероятно, тоже.
– Ты? Скажешь тоже! – Девочка взяла Найла за руку и склонила ему голову на плечо. В тот вечер, когда укладывались спать, отец сказал:
– Завтра отправляемся домой.
– Завтра?! – В голосе Найла звучали удивление и разочарование.
– Ты что, не хочешь домой?
– Почему? Хочу… А может, задержимся еще на денек-другой? Улф положил ладонь на голову сына:
– Думаешь, тогда ты будешь готов?
– Д-да, – неуверенно промямлил Найл. Отец, насупив брови, посмотрел на него и покачал головой:
– Ты хотел бы остаться здесь?
– А то нет! – воскликнул юноша. – Если бы все наши перешли сюда вместе с нами. Улф покачал головой:
– Это невозможно.
– Но почему, отец? Тебе здесь что, так уж худо?
– Да нет. Просто я не думаю, что смог бы здесь прижиться.
– Почему?
– Не так просто это объяснить. – Отец со вздохом лег на постель и закутался в одеяло. – Но если хочешь, оставайся, я пойду один.
– Ну зачем уж так!
– А что? Обратную дорогу я знаю. Хамна вызвался меня проводить до дальнего конца плато. А там до дома уж рукой подать.
– А я что, останусь здесь?
– Тебя можно будет забрать позднее. Стефна говорит, что очень была бы рада, если б ты погостил.
Соблазн был велик. Остаться в доме, где живет милая Дона – почти сестренка, каждый день видеть Мерлью.
– А что Каззак?
– Как раз он это и предложил.
– А что ты об этом думаешь?
– Я б хотел, чтобы у сына была своя голова на плечах. Через несколько минут дыхание Улфа стало ровным и глубоким: он заснул. А у Найла всякое желание спать пропало. Через прикрывающую дверной проем занавеску проникал свет единственного светильника, словно живые, разгуливали по потолку тени. Откуда-то со стороны коридора доносились приглушенные голоса, долетали звуки шагов: мимо проходили по своим делам люди. До полуночи оставалось еще часа два, а в целом дворец Казэака, похоже, вообще не утихал до самого рассвета. При отсутствии дневного освещения чувство времени как-то смещается, а с ним и часы, отведенные для сна. Остаться-то как хочется! В пещере он, по сути дела, и не нужен. С той поры, как Вайг выдрессировал муравьев и осу, охота стала, скорее, развлечением, чем необходимостью. В нескольких милях от пещеры – изобилие пищи. Сам Найл, как сказал Улф, может возвратиться сразу, как захочет. Почему б не задержаться здесь на несколько недель или месяцев, а то и дольше? Очень хотелось найти какую-нибудь достаточно вескую причину. Но не давала покоя мысль, что семья без него осиротеет. Тогда юноша задумался над тем, что именно его здесь держит.
Первый довод, и совершенно неоспоримый – Мерлью. Найлу вспомнилось жаркое прикосновение ее губ и то, как покусывают ухо беленькие зубки, и сердце зашлось от неуемной беспричинной радости. Юноша позволил себе помечтать о том, как, может, возьмет Мерлью в жены, а то еще и усядется со временем на трон Каззака. И вот тут-то в душе шевельнулось вдруг сомнение. Вспомнились слова Айрека: «А здесь кроме еды и заняться толком нечем».
И Найл всерьез задумался: а каково это, год за годом сидеть под землей? Дома он, по крайней мере, волен покидать жилище и приходить когда вздумается. Там, наверху, ждал целый мир. Мир чудес наподобие той страны муравьев или исполинской крепости на плато.
Здесь же только тем и живут, что трусливо прячутся от смертоносцев. Картина вырисовывалась совершенно ясная. Живи он в этом городе, дни протекали бы в сытости и благополучии.
Родившийся здесь ребенок мог вырасти, состариться и умереть, так и не испытав бередящего чувства постижения нового. Отчего Дона так набрасывалась на него с расспросами о жизни в пустыне, путешествии в страну муравьев? Потому что для нее все это олицетворяет мир, исполненный и опасности, и захватывающих возможностей. Для детей подземного города каждый день жизни здесь – лишь нудное, неизменное повторение предыдущего, привычка. Вот в чем дело, внезапно уяснил Найл. Вот оно что: привычка. Привычка – тяжелое теплое одеяло, грозящее удушьем. Убаюкивает ум, нагнетая неизбывное чувство смутного недовольства. Сдаться во власть привычки – значит застыть на месте, утратить способность к изменению, развитию. Донесшийся из-за стены приглушенный смех отвлек юношу от раздумий – по коридору гонялись друг за другом двое ребятишек. Снова ему вспомнилось об играх в большом зале, о Мерлью. Окрепшая было решимость мгновенно улетучилась. О какой скуке может идти речь, если он каждый день будет видеть Мерлью?
