– Из сентиментальных чувств.
– Не возражаешь, если я еще раз на нее взгляну? – сказала я, приходя в себя.
– Любуйся на здоровье.
В нем чувствовалось внезапное безразличие, точно он на все махнул рукой. Я достала картину и поставила ее на подоконник. Теперь свет падал на изображение со всех сторон, и я смогла рассмотреть детали. Лицо девушки бледное, с зеленоватым оттенком, выступало из темноты, бестелесно парило в этой черной мгле… Однако чуть ниже мгла становилась проницаемой. Яма, нет, скорее, комната без окон и дверей… темница, наконец-то нашла я подходящее слово. Слева что-то, похожее на нары, справа стол, на нем кружка. Что Виола хотела этим сказать? Она узница, приговоренная к пожизненному заключению?
– Как впечатление? – спросил Алекс, стоя рядом.
– Жуть во мраке, – хмыкнула я, желая разрядить обстановку.
– Исчерпывающее определение, – кивнул он.
– Я думаю – это послание.
– Серьезно?
– Она любила тебя, и жизнь без твоей любви казалась ей адом.
– Да ты перещеголяла меня в сентиментальности.
– Давно у тебя эта картина?
– Она отправила мне ее за неделю до своей смерти… На единственный известный ей адрес. Меня там уже не было. Картину я получил только в марте.
– И что?
– В каком смысле?
– Не пытался позвонить Виоле?
– Ты, видно, запамятовала: я не хотел ее видеть, ничего слышать о ней тоже не хотел. И звонить ей мне бы в голову не пришло.
Я повернулась, на этот раз без всякого страха, заглядывая в его глаза.
– Что она сделала на самом деле?
– На самом деле? – переспросил он.
– Либо рассказ о вашей любви грешит неточностями, либо ты и впрямь сукин сын без сердца.
– Хорошо, я – сукин сын, – засмеялся он. – Припадок женской солидарности? Милая, это художественное дерьмо не имеет никакого отношения к ее истинным чувствам. Девушка обожала интересничать. Чувствительная натура, не понятая жестоким миром. Все прочие ее шедевры с тем же подтекстом. Жаль, что ты их не видела. То она в образе мадонны, то чертовки с кровавой слезой на щеке… Идею этой она просто слямзила.
Я не очень-то обращала внимание на его слова, занятая другим.
– Здесь что-то написано, – нахмурилась я, ткнув пальцем в картину. Теперь я была уверена: на стене темницы как будто нацарапано несколько слов. – У тебя есть увеличительное стекло?
– Не зарывай свой талант в землю, – хмыкнул он. – Тебя ждет блестящее будущее на ниве частного сыска.
– Есть или нет? – разозлилась я.
– Обзавелся, – съязвил он. – Как раз на такой случай.
Алекс вышел из комнаты и вернулся с лупой в оправе из металла, протянул ее мне.
– Не мучайся, – сказал, наблюдая за тем, как я склоняюсь к картине, чтобы прочитать надпись. – Здесь два имени. Вика Семенова и Надя Градская.
Так и есть. Я без труда смогла прочитать надпись.
– И что это значит? – выпрямляясь, спросила я. – Тебе что-то говорят эти имена?
– Ровным счетом ничего.
– Но зачем-то она их написала и отправила картину тебе.
– Точно. Вот только я понятия не имею, зачем.
– Придется выяснить.
– Я весь внимание, очень интересно, как ты это сделаешь.
– Для начала установим, кто эти женщины, существуют ли они в реальности.
– Ты не поверишь, но я и сам до этого допер.
– И что? Никаких сведений?
Алекс едва заметно поморщился.
– Сведения есть. Но это все еще больше запутывает. Вика Семенова бесследно исчезла два года назад. Жила в областном центре, студентка, двадцать два года. После вечеринки с друзьями отправилась домой одна. С тех пор ее никто не видел. Поиски девушки результатов не дали. Примерно то же самое произошло с Надеждой Градской три года назад. В отличие от Вики она приехала в город из сельской местности, вместе с подругой снимала комнату, работала продавцом на рынке стройматериалов. Последний раз ее видели, когда она, закончив смену, уходила с работы. Подруга, с которой она делила комнату, в тот момент находилась в отпуске, уехала к родителям. Надю стали искать через два дня, когда она не вышла на работу. Мобильный не отвечал, родственникам о ее местонахождении ничего известно не было. Обе девушки до сих пор числятся без вести пропавшими.
– Когда ты узнал об этом? – растерянно спросила я. Алекс прав, все еще больше запутывается.
– Уже после того, как встретил тебя и навел справки о Виоле. Вспомнил об этой дурацкой картине и задал тот же вопрос, что и ты сейчас: с какой стати здесь эти имена?
– И ты не пошел в полицию? Хранил картину, не показав ее следователям? Ты в своем уме?
– У меня нет желания тратить время на разговоры со следователем. Какой в этом толк, если о девушках мне сообщить нечего. До недавнего времени я даже не подозревал об их существовании.
– Но картину ты показать обязан. Виолу что-то связывает с пропавшими. Следователи должны знать об этом.
– Они и без того об этом знают, – сказал Алекс, чем окончательно сбил меня с толку.
– Объясни, – потребовала я.
– Все очень просто. Решив узнать, что это за имена на картине, я обратился за помощью к приятелю. Вот тогда и выяснилось: поиски девушек почти год назад возобновили. И это связано с Виолой.
– Связано с ее смертью? – нахмурилась я.
– Ты плохо меня слушаешь. Год назад она еще была жива.
– Но… – Я таращилась на него, окончательно перестав что-либо понимать.
– Мой приятель не мог проявлять особой настойчивости, чтобы меня не подставить. Зато сделал интересный вывод: все, что связано с убийством Виолы, держат в секрете. И это само по себе наводит на размышления.
«Мои догадки насчет могущественного папы не лишены основания», – успела подумать я.
– Год назад, примерно в июле – августе, когда Виола вернулась из-за границы, – терпеливо продолжил Алекс, – что-то произошло. Некое событие… И вот тогда девушками заинтересовались вновь. Либо Виола встречалась с ними, либо что-то о них знала. В течение нескольких месяцев перед своей смертью она неоднократно беседовала со следователем. А вот о чем были эти беседы, достоверно узнать не удалось.
– Мозги на вынос, – пробормотала я. – А ты мне не вкручиваешь?
– У меня фантазии не хватит, чтобы все это придумать, – буркнул он.
– Когда она отправила тебе картину?
– Шестнадцатого декабря.
– Она пыталась сообщить тебе что-то. – Я вновь вернулась к картине, с большим старанием вглядываясь в детали.
