Она всегда была чрезвычайно озабочена добычей этого необыкновенного дерева, и бабушка, как ни странно, разделяла ее заботы.
Баба Клава выстаивала за елкой огромные очереди – в Москву почему-то завозили раз в тридцать меньше елок, чем требовалось, – а потом они с маленькой Александрой везли ее на санках, иногда издалека, за несколько километров, смотря по тому, где был елочный базар. Они привозили ее и отдыхали у подъезда, обе очень гордые собой, и отвечали на взволнованные вопросы соседей по поводу елки с сознанием своего превосходства, а потом тащили ее на четвертый этаж, потому что в обычный лифт она не входила, а грузового в старом доме, конечно, не было. И баба Клава, ненавидевшая малейший беспорядок, никогда не ругалась, если с елки на пол натекала лужица растаявшего снега или сыпались упругие зеленые иголки.
И тролли никогда не подводили.
Подарков всегда было два – от бабушки и от троллей. От бабушки – что-нибудь очень практичное, но веселое. Например, новое платье с кружевами, или носки с забавными кисточками, или шапка с необыкновенным помпоном – когда и как бабушка успевала все это сшить и связать, Александра не представляла.
Тролли придумывали что-нибудь «для души»: новую куклу, необыкновенной, завораживающей красоты пластмассовые бусы, шкатулку с секретом, маленькие, с палец, фигурки жениха и невесты в настоящих нарядах…
Господи, что это были за подарки и что за праздник! Александра вспоминала его потом целый год и с замиранием сердца ждала следующего…
Те игрушки стояли в кладовке, задвинутые на самую верхнюю полку, и Александра уже проверила их сохранность.
Елками торговали теперь везде и без всяких очередей. У Александры было немного денег, и она рассчитала, что на елку, мандарины, кусок буженины и бутылку шампанского ей вполне хватит. И даже останется немного, чтобы дожить до возвращения Филиппа. Если он вернется, конечно.
Мысль о том, что он может не вернуться, ужасала ее. Александра твердо решила не думать об этом, но опасливая мыслишка время от времени возникала в глубине сознания и обнаруживала себя, как утопленник, всплывающий вдруг на поверхность заросшего пруда.
Вот и сейчас она шла и опять размышляла о том же.
В конце концов, Филипп ей ничем не обязан. Возможно, у него изменились планы – а они вполне могли измениться: мало ли кто ждет его в Париже, – и он не вернется. Он имеет на это право, у них всего лишь фиктивный брак. Нет, не фиктивный, а как раз настоящий, но временный и по расчету. Значит…
Но додумывать до конца эту до смерти пугавшую мысль она не стала. «Как бог даст», – сказала она себе словами бабы Клавы. Будь что будет…
В витрине какого-то дорогого магазина ей бросилось в глаза белое кашемировое пальто. Она прошла было мимо, но вернулась, не в силах оторвать от него взгляда. Потрясающее, длинное, очень уютное пальто. Простота и элегантность. Элегантность и шик. Шик и сдержанное достоинство очень дорогой вещи.
В таких пальто беззаботные и веселые дамы приезжают тридцать первого декабря в Большой театр на «Щелкунчика». Под его нежным кашемировым теплом обязательно должно быть маленькое черное платье и скромная нитка натурального жемчуга и, конечно, аромат дорогих духов. А рядом обязательно должен быть уверенный в себе и в жизни мужчина и маленький мальчик с розовым ротиком и блестящими от возбуждения глазами, вывезенный в театр впервые.
Александру, застывшую у витрины и уже сочинившую к этому пальто целую жизнь, вдруг кто-то толкнул с такой силой, что она едва не упала.
– Чево пялисся, дура? – спросил налетевший на нее поддатый мужик. – Пшла вон!
Вот и все.
Никаких сказок, никаких троллей и никакого «Щелкунчика»… Будь оно все проклято.
Александра поддернула сползающий с плеча ремень портфеля, сунула руки в карманы и нарочито бодрой походкой зашагала к метро. Она боялась грубостей и долго потом их переживала.
Водитель бежевой «шестерки» убедился, что она нырнула в метро, и нажал на газ. Следовало добраться до Сокола раньше этой фигуристой девицы с мечтательным лицом и занять привычную наблюдательную позицию.
Елка в этом году получилась совершенно необыкновенной. Намного лучше, чем всегда. Каждый Новый год Александра говорила себе это и к следующему Новому году благополучно забывала.
Александра нарядила ее утром тридцатого числа, немножко полюбовалась и стала развешивать по квартире бумажные фонари и гирлянды. Пусть в этом году она совсем одна, но нарушать традиции нельзя ни при каких обстоятельствах. Занимаясь украшением своего дома, она то и дело заглядывала в дверь большой комнаты, где стояла елка. Елка была до потолка и уже вовсю пахла, пригревшись в домашнем тепле. Вечером Александра зажжет на ней огоньки, будет смотреть в ее волшебную глубину и ждать чуда. Интересно, тролли уже там? Нет, наверное, они придут, когда стемнеет и она ляжет спать.
А завтра ночью, ровно в двенадцать, она пожелает, чтобы нашелся Ваня, и позвонил Филипп, и она вернулась на работу, и тогда, конечно же, все сбудется. Или этих желаний слишком много для одного Нового года?
Паркет был натерт до зеркального блеска. Смешиваясь с ароматом хвои, в квартире витал едва слышный запах полироля – она протерла всю мебель – и теста, которое Александра все же поставила, втайне надеясь, что, может быть, кто-нибудь из старых приятелей заглянет к ней завтра, не побоявшись запрета всемогущей Вики. Она собиралась печь пирог с мясом и два сладких рулета, с орехами и изюмом. На буженину денег, конечно, не хватило, но без нее легко можно обойтись, когда есть пироги. Даже если никто не придет, все равно она правильно решила – что за Новый год без пирогов!
Стоя на шаткой стремянке, она старательно привязывала к люстре ярко сверкающий фонарь из разноцветной фольги, когда раздался звонок в дверь.
Александра вздрогнула и уронила фонарь.
Кто это может быть? Она никого не ждет! Никто не может прийти к ней сегодня.
Ладони внезапно и сильно вспотели. Резко забилось сердце.
Маша? Она звонила утром, сказала, что перезвонит первого. Ладка на Канарах. Кто же?
Звонок нетерпеливо и длинно прозвучал во второй раз.
Медленно, как под гипнозом, Александра слезла со стремянки, вытерла о джинсы вспотевшие руки. Подойти или нет? В раздумье она ногой убрала с дороги упавший фонарь. Он тихо зашуршал по паркету, но Александре показалось, что он загрохотал, как пустое ведро.
Третий звонок.
Она вышла в прихожую, ожидая чего угодно – выстрела, взлома, разбойного нападения с автоматами. Все-таки они до нее добрались. Вычислили. Нашли. И сейчас будут убивать. Она закрыла глаза.
– Алекс! – раздался из-за двери приглушенный и нетерпеливый голос Филиппа. – Открывай, у меня заняты руки!
И, в продолжение, возмущенный вопль соседки напротив:
– Что вы шумите, молодой человек?!
