Я отбежала за кусты, присела и, вытащив бинокль, всмотрелась. Сперва предмет был чересчур далеко, и что он собой представляет, разобрать было непросто. Но потом на фоне моря четко обозначились контуры судна. Нос его был приподнят над водой, и казалось, что лодка перескакивает с волны на волну. Вот только сидел в лодке всего один человек, причем слишком уж толстый – явно не мама и не папа.
Во рту у меня пересохло. Это наверняка толстяк из поезда меня выследил! Я совсем растерялась. Руки задрожали, и мне вдруг ужасно захотелось в туалет. Но тут фигура в лодке словно бы раздвоилась – значит, там сидел не один человек!
Я сосредоточилась, получше навела фокус и узнала мамину куртку, а потом и лицо разглядела. Управлял лодкой папа, мама же сидела позади. При виде родителей я обрадовалась. Они отправились искать меня! Чтобы моторка шла быстрее, мама даже сидела строго посредине лодки.
Я побежала к тропинке и бросила на землю куртку – как будто случайно обронила по дороге в лес. Затем я пробралась через кусты к укромному месту, где уже успела спрятать рюкзак. Пока мама с папой будут искать меня в лесу, я займусь их лодкой, и тогда сегодня мы отсюда точно не выберемся.
Снова посмотрев в бинокль, я теперь четко разглядела лица родителей. Так могла бы выглядеть фотография, сделанная в те времена, когда мама с папой делали что-то вместе потому, что им это нравилось, а не по необходимости.
Папа пристал к берегу, мама спрыгнула в воду, схватила лодку за трос и потащила за собой. Я слышала, как под лодкой заскрипел песок, после чего папа цепью примотал моторку к растущей возле самой воды сосне, а вместо замка воткнул в цепочные кольца палку.
Мама проговорила что-то, но папа, похоже, не особо обрадовался – он лишь развел руками и показал на тропинку. А затем мама, судя по всему, заметила мою красную куртку. Она дернула папу за руку, и оба быстро зашагали к тропинке.
Схватив куртку, папа сунул ее под нос маме, точь-в-точь как охотничьей собаке. Я же глядела на них в бинокль и понимала, что они никак не могут договориться о дальнейших действиях. Мама показывала в сторону леса, а папа махал рукой в направлении пляжа. Затем он достал из кармана какой-то предмет, и я так и не поняла, что это такое, пока в кармане у меня не зазвенело. Произошло это неожиданно, и я удивленно охнула. Чтобы приглушить звук, я вжалась в камни. Вытащи я телефон из кармана – и они наверняка услышат звонок.
Мобильник вибрировал, а вместе с ним дрожала и я, но ни мама, ни папа ничего не слышали. Мама снова показала в сторону леса, и они двинулись по тропинке.
Дождавшись, когда они скроются за деревьями, я выбежала на берег. Ветер усилился, мои волосы растрепались и лезли в лицо. Я отвязала лодку и уперлась плечом в ее нос. Оттолкнуть лодку от берега было проще, чем я думала, но ветер все время возвращал ее обратно. Я отыскала багор и попыталась оттолкнуть им лодку, но лодка вновь и вновь норовила пристать к берегу.
Я уже запрыгнула в моторку и собиралась завести двигатель, как ветер внезапно переменился. При помощи багра мне удалось развернуть нос лодки к морю, потом, опершись на багор, как на шест, я прыгнула с кормы на берег. Камни оказались скользкими, и я упала на колено, но зато лодка медленно поплыла в море.
Выбравшись на сушу, я, сама не знаю зачем, по-солдатски отдала честь и кивнула в сторону лодки.
– Капитан Барос докладывает: все идет по плану! – отрапортовала я и направилась к деревьям.
15
В лесу я поняла, что ветер стал еще сильнее. На берегу я не замечала этого, потому что пряталась за скалами. Здесь же ветер с легкостью гнул верхушки деревьев и завывал между стволами. Завывание это звучало непривычно, а ветер как будто бы дул сразу отовсюду, но, по-моему, до штормового ему было еще далеко. Самая большая скорость ветра зафиксирована на горе Вашингтон в США и составляет почти четыреста километров в час. Это примерно в четыре раза больше допустимой скорости автомобиля в Норвегии. Дождь же, напротив, падает на землю со скоростью около десяти километров в час. Моя бабушка на велосипеде и то быстрее ездит.
Я тряхнула головой. Такие факты я стала зубрить, когда отношения между мамой и папой совсем разладились. Как я уже говорила, ссорились они не слишком часто, во всяком случае, до криков дело не доходило. Но в некотором смысле это даже хуже – им вроде как было теперь не о чем говорить друг с дружкой. И чтобы забыть об этой гнетущей тишине, я старалась занять голову еще чем-нибудь. Впрочем, сейчас с грустью покончено – мой план сработал, и мне удалось заманить маму с папой на остров. А значит, сегодня мы тут все вместе заночуем. Они поймут, что ехать отдыхать с Пони или с Дурмот-Дурмот-Дурмотом мне не хочется. Завтра или послезавтра, но уж никак не позже я признаюсь, что у меня тут спрятана лодка.
Едва не лопаясь от гордости, я направилась в лес, чтобы маме с папой было проще меня найти. Бабушка права, учение – корень добра, главное, правильно его применить.
Я подошла к тропинке сбоку и услышала голоса мамы и папы. Сперва они переговаривались, а затем принялись громко звать меня по имени.
Прямо передо мной тропинка резко поворачивала к здоровенной, будто бы расколотой надвое скале. Быстро выбравшись на тропинку, я забежала за скалу и уселась спиной к родителям.
Первой меня заметила мама, – хотя точно я этого не знаю, я же сидела к ним спиной, – во всяком случае, закричала она первой. Судя по топоту, они оба бросились ко мне. Сидеть отвернувшись было непросто, но пришлось постараться. Я сидела не шелохнувшись и сиротливо глядела на деревья.
Добежали они одновременно, а вцепились в меня так, словно я была спасательным кругом. Это ужасно удивило меня, ведь я-то уже приготовилась недовольно огрызаться в ответ на их упреки. Но папа лишь гладил меня по голове и ласково называл по имени. Мама молчала и только смотрела на меня, крепко держа за руку, глаза у нее подозрительно блестели, а по щеке катилась одинокая слеза.
– Астрид, как же ты нас напугала, – мягко проговорила она. Мне сделалось не по себе, и я прикусила нижнюю губу, чтобы та не дрожала.
– А вдруг мы бы тебя не нашли! Никогда больше так не делай, – сказал папа, но тоже на удивление ласково.
– Я просто… – Я уже готова была во всем признаться и попросить прощения, но сдержалась. – …Просто решила стать отшельником, – быстро пробормотала я.
Папа рассмеялся, и когда я услышала его смех, с меня вмиг слетела вся напускная мрачность.
– Ладно, разрешаем тебе побыть отшельником, но жить будешь при этом с мамой или со мной, как прежде, – пошутил он, но тут же посерьезнел. – Астрид, как тебе такое вообще в голову пришло? Для нас – и для мамы, и для меня – это был самый ужасный день в жизни.
Мама кивнула.
– Мы с папой думали, что уже никогда больше тебя не увидим. Мы такое думали – даже и говорить не хочу, – продолжала она, и меня вновь охватила необъяснимая радость.
