Я показала на палатку и с улыбкой закивала Мило.
* * *
Мило отполз ко второй палатке, и в сердце мое закрались опасения: то, что получилось у Вилли, Билли и Дилли на Аляске, вовсе не обязательно получится у нас здесь, в Швеции. Палатка была не очень большой, поэтому петли лассо хватило бы в самый раз. Но накинуть лассо на палатку было непросто даже огромному, как медведь, Мило Милодраговичу. Я убеждала себя, что это не страшно. Главное – не шуметь, и тогда мы доберемся до лодки, не перебудив при этом похитителей.
Мило высунулся из-за палатки. В правой руке он сжимал конец веревки и здоровенную палку, а другой рукой он взмахнул, словно набрасывая лассо. Сперва я не поняла: то ли это знак, что ему удалось заблокировать вход в палатку, то ли просто призыв не шуметь. Однако потом он показал на палатку и кивнул.
Я попыталась вспомнить что-нибудь, о чем читала и что могло бы сейчас пригодиться, но у меня кружилась голова, и думать я могла лишь о том, как усмирить дрожь в руках.
Раз.
Два.
Три.
На счет «три» я воткнула нож в стенку палатки и дернула его сперва вниз, а потом – в сторону, словно вычерчивая букву «L». По светлым кудряшкам я узнала Юлленшёльда, очень похожего на свои фотографии в газетах. Он лежал слева, ногами ко мне. В середине спал папа, а рядом – мама. Ноги у Юлленшёльда и мамы были связаны, руки у всех троих стягивали белые резинки. Но, несмотря на резинки, мама с папой лежали, держась за руки.
Как лучше всего разбудить родителей, когда они находятся в плену у бандитов? Такого в школе не проходят. И кого из них будить первым, я тоже не знала. Папу, который спит как убитый, даже если вокруг сверкают молнии и гремит гром? Или маму, у которой сон чуткий, однако, если ее резко разбудить, она запросто может вскрикнуть? Я осторожно дернула папу за здоровую ногу. Ничего. Папа сопел как ни в чем не бывало. Я дернула сильнее. И снова ничего. И тогда я дернула изо всех сил. Папа заморгал. Только ничего не говори, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – молила я про себя. Папа огляделся, и его взгляд наткнулся на меня. Прижав палец к губам, я кивнула сперва на маму и шведа, а затем – вбок.
В ответ папа тоже кивнул, ладонью зажал маме рот и принялся что-то нашептывать ей на ухо. Может, Юлленшёльда разбудил папин шепот, может, сквозняк, а может, я просто нечаянно его задела, но швед вдруг привстал и, прямо как ребенок, принялся озираться вокруг.
Только ничего не говори, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – снова начала безмолвно умолять его я. Но тут взгляд Юлленшёльда упал на нож в моей руке, и ночную тишину прорезал пронзительный вопль.
41
Сперва ничего не происходило, и я даже решила, что мне показалось. Что этот вопль – плод моего воображения. Но потом в соседней палатке тоже послышалась какая-то возня. А потом все, перебивая друг дружку, закричали.
– Астрид, – позвал меня Мило Милодрагович, – веди их к лодке!
Ноги у мамы стягивала веревка, и я испугалась, что, перерезая веревку, нечаянно порежу и маму. Из соседней палатки донеслись удары, какие бывают, когда моя бабушка выбивает ковры. Стиснув зубы, я взмахнула ножом и перерезала веревку. Мама протянула мне руки, и я разрезала резинки.
Забрав у меня нож, мама в два счета освободила остальных заложников.
– Поведем его вместе, – сказала мама шведу, и тот кивнул.
Пятясь, я вылезла из палатки и выпрямилась во весь рост. Мило Милодрагович стянул веревку на соседней палатке, колышки выскочили из земли, и теперь палатка напоминала парашют, свалившийся на головы двум случайным прохожим. Сам же Мило нещадно колотил палкой по двум фигурам в палатке, и сквозь крики похитителей я ясно услышала, что Мило поет:
Пусть дни уходят, куда хотят,
Нам до них дела нет.
Пройдет сто лет, и вспомним лишь взгляд,
Смотревший нам вослед.
– Бежим! – крикнула я маме с папой. – Быстрее!
Мама и Юлленшёльд вывели папу из палатки и двинулись к тропе. В палатке, возле которой стоял Мило, зияла прореха, а в ней блеснуло лезвие ножа.
– Мило, осторожно! – Я схватила с земли камень и швырнула его, целясь в прореху.
Мило Милодрагович ткнул палкой в прореху, и нож полетел на землю.
– Астрид Барос! – взревел он. – Ты обещала! Беги!
Я кивнула, но ноги не слушались. Нет, бросать его нельзя. Покинуть друга в беде – это уж совсем ни в какие ворота.
– Астрид! – позвала меня мама.
– Беги! – скомандовал Мило Милодрагович и даже повернулся ко мне. На лице его сияла улыбка, какая бывает у дедушки, когда на крючок ему попадается здоровенная рыбина. – Со мной всё в порядке. Ты обещала – выполняй.
Я быстро нагнала всех остальных. Земля там была неровной и бугристой, мама с Юлленшёльдом с трудом удерживали папу, а тот неловко прыгал вперед, будто одноногий кенгуру. Когда они добрались до тропинки, дело пошло чуть быстрее, однако и у мамы, и у шведа лица были такие, как у Христа на тех картинах, где он несет крест. Наконец они решили перевести дух и остановились.
– Лодка в той стороне. Я ее нашла, – сказала я, махнув в нужном направлении рукой.
Мама и Юлленшёльд подхватили папу под руки, но тот заупрямился.
– Ничего не выйдет, – сказал он, – эти мерзавцы скоро расправятся друг с дружкой и бросятся следом за нами. Оставьте меня тут, а сами отправляйтесь за подмогой.
Судя по всему, швед решил послушаться папу, однако мама лишь поудобнее переложила папину руку, которой он опирался ей на плечо.
– Ни за что в жизни. Либо мы все остаемся, либо ты идешь с нами. Мы тебя не бросим, Бальтазар, – сказала она.
– Бандиты не друг с дружкой дерутся, – крикнула я, – шагайте быстрее! Это Мило Милодрагович дерется с похитителями. А он сильный, как медведь.
– Мило Милодрагович? – переспросила мама.
– Отшельник. Пошевеливайтесь! Я обещала Мило непременно добраться до лодки, что бы ни случилось в лагере.
Как же хорошо, что Мило Милодрагович вытащил лодку из укрытия – иначе нам никогда не протащить папу сквозь кусты. Когда мы спустились на берег, я подбежала к полянке и столкнула лодку в воду.
– Только заведись, пожалуйста, ну давай! – закричала я, и двигатель затарахтел с первой же попытки.
Я прыгнула в воду, сняла с камня веревку и стала дожидаться остальных. Мама и Юлленшёльд медленно довели папу до лодки и уложили его на дно, после чего мама протянула мне руку. А потом взгляд ее остановился на каком-то предмете за моей спиной, и мама закричала.
Я обернулась и увидела головореза с забранными в хвост волосами – он целился в нас из пистолета.
42
Вот и смерть моя пришла, подумала я и попыталась закричать. Отскочить назад. Но руки мои безжизненно повисли, а ноги будто корни пустили.
