1
Под грохот русских пушек солнце медленно опускалось за бескрайний лес. Точно так же было вчера и позавчера. Точно так же будет завтра и всегда. В блиндаже, собравшись кружком, сидели бойцы. В дальнем углу Шнуррбарт чистил курительную трубку. Обер-ефрейтор Штайнер вытащил из кармана пачку сигарет. Тишину нарушил пронзительный звонок полевого телефона. Штайнер снял трубку. Послушав какое-то время незримого собеседника на другом конце провода, он раздраженно опустил ее на рычаг и выругался. Остальные солдаты с тревогой посмотрели на него.
— Что он сказал? — спросил сидевший за столом Крюгер. Штайнер не ответил. Его осунувшееся лицо было мрачным. Когда он поджимал губы, в уголках рта залегали глубокие морщины, придавая ему суровое выражение. В блиндаже стало тихо. Две зажженные плошки, стоявшие на столе, отбрасывали огромные тени людей на бревенчатые стены землянки. Снаружи хлестнула короткая очередь из немецкого пулемета. Крюгер откашлялся и повторил вопрос:
— Что он сказал?
— Сказал, что вся война бессмысленна.
Остальные удивленно посмотрели на Штайнера.
— Неужели лейтенант Мейер так и сказал?
Штайнер кивнул.
— Почему бы нет? В конце концов, он ведь командир роты и имеет право на личное мнение о войне.
— Конечно, — согласился Дорн по прозвищу Профессор и провел рукой по небритому подбородку. — Но я думаю, что…
— Не думай слишком много, — оборвал его Штайнер.
— Нет, пусть он думает, — возразил Шнуррбарт и, положив ноги на стол, усмехнулся: — Ты не можешь приказать ему не думать. Когда ему в голову вонзится русская пуля, тогда он сам прекратит думать.
Солдаты рассмеялись, и их тени на стенах задергались.
— Полк отзывают с позиций, — безразличным тоном сообщил Штайнер.
Первым на его слова отреагировал Крюгер.
— Почему же ты сразу не сказал? — воскликнул он, вскакивая на ноги. Стремительным движением он сорвал с койки одеяло и принялся торопливо его скатывать. Один за другим весь взвод последовал его примеру.
Сонливое состояние блиндажа сменилось бестолковым оживлением, которое возникает при неожиданном отступлении.
Штайнер по-прежнему сидел на койке. Из уголка его рта свисала сигарета. Повернув голову, он посмотрел на Шнуррбарта — тот продолжал сидеть, положив ноги на стол и сжимая в зубах трубку, не сделав ни малейшей попытки приступить к сборам. Штайнер улыбнулся. Шнуррбарт единственный, кто видел его насквозь. На самом деле его имя было Карл Райзенауэр, но густая щетина на лице, не поддающаяся даже самой острой бритве, снискала ему прозвище Шнуррбарт — Борода.
Затем Штайнер перевел взгляд на остальных солдат. Те были заняты исключительно сборами. Опустившись на колени, Дорн аккуратно скатывал одеяло. Другие уже забрасывали поклажу на плечи.
— Идиоты! — пробормотал Штайнер.
— Почему? — ухмыльнулся Шнуррбарт. — Если бы я плохо знал тебя, то тоже принялся собирать вещички.
— Все равно они идиоты, — мрачно ответил Штайнер. Те из солдат, которые уже собрали свои пожитки, заметили, что Шнуррбарт и Штайнер даже не сдвинулись с места. Дорн посмотрел сначала на одного, затем на другого. На его худощавом лице застыло недоуменное выражение. Очки придавали ему какой-то несуразный вид.
— Он снова задумался, — прокомментировал Шнуррбарт. Другие уловили странность возникшей ситуации и недобро посмотрели на Штайнера. В блиндаже повисла зловещая тишина. Откуда-то издалека донеслись разрывы артиллерийских снарядов и стаккато пулеметных очередей.
Наконец Крюгер пошевелился и медленно приблизился к Штайнеру.
— Что за игру ты затеял? — процедил он сквозь зубы.
Штайнер удивленно посмотрел на него.
— Это не я, а ты что-то затеял, — ответил он. — Я не говорил вам собираться.
— Ты сказал, что роты отзывают, — упрекнул его Дорн.
— Я ничего такого не говорил, — стоял на своем Штайнер.
— Нет, говорил! — вспыхнул Крюгер. — У нас есть уши.
— Поросячьи уши, — поправил его Штайнер. — Я сказал, что отзывают другие роты.
— Чушь! — зло бросил Крюгер. Неожиданно он сбросил на землю свернутое в трубку одеяло с плеч и шагнул к койкам, стоявшим возле стены землянки. Затем рухнул спиной на ближнюю, вытянулся во весь рост и закинул сцепленные руки за голову. Штайнер усмехнулся и повернулся к остальным:
— Батальон отходит через двадцать минут. Мы, то есть наш взвод, остаемся в арьергарде.
Кровь отхлынула от лиц солдат. Керн опустился на табурет и пробормотал:
— Вот же дерьмо!
Дитц схватился за горло.
— Эти идиоты совсем с ума посходили! — проговорил он дрожащим голосом.
— Идиоты всегда сходят с ума, — подтвердил Штайнер.
Он встал, вытащил из кармана карту и, развернув, разложил ее на столе.
— Боевая обстановка следующая, — пояснил он. — Сегодня ночью наша дивизия отходит на новые позиции к востоку от Крымской. Завтра вечером она переместится на постоянные позиции западнее города. Каждый батальон оставляет по взводу в арьергарде. Оперативным планом предусмотрено, что мы остаемся здесь до завтра, до пяти утра. Недавно стало известно, что русские почувствовали недоброе и в каком-то месте выступили за пределы оставленных нами позиций…
— Ты хочешь сказать, что они могут занять Крымскую раньше нас? — спросил Крюгер.
Штайнер пожал плечами:
— Очень может быть. Но нам-то что, приказ есть приказ.
— Неужели мы просидим здесь до утра? — испуганно поинтересовался Дорн.
— Нет, не до утра. Но часа два нам придется удерживать эти позиции. Может, даже три часа, — усмехнулся Штайнер. — Иначе мы можем попасть в Крымскую раньше всего батальона.
Лица солдат побледнели еще больше. Рыжеволосый Мааг делано рассмеялся.
— Но ведь так не пойдет, верно? — спросил он.
Цолль с силой ударил кулаком по столу.
— Это настоящий идиотизм. Я требую объяснений. Это так неразумно!..
Под тяжелым спокойным взглядом Штайнера он замолчал, так и не закончив фразу. Затем нервно дернул на себя желтый шелковый платок, которым была обмотана его шея.
— Твои требования никого не интересуют, — холодно произнес Штайнер. — Если бы мне нужен был твой совет, то я спросил бы тебя. Тебе следует знать, что новобранец, говорящий о разумности, все равно что еврей, который кричит «Хайль Гитлер!».
Крюгер, довольный ответом Штайнера, одобрительно хлопнул себя по ляжке. Остальные улыбнулись. Цолль не пользовался симпатией солдат. Он вечно мутил воду и слыл главным бузотером во взводе. Штайнер заметил, что Цолль сжал кулаки в бессильной злости. Происходящее вызывало у Штайнера отвращение. Он выпрямился, поправил ремень и повернулся к Шнуррбарту:
