— Что нам со всем этим делать? — спросил Шнуррбарт, поднимая голову.
— Можно отдать Фетчеру, — ответил Штайнер. Он с ногами сидел на столе и курил. — Дай взглянуть, — сказал он и протянул руку. Шнуррбарт вручил ему футляр; оттуда вывалилась фотография. Крюгер с интересом подался вперед.
— Это кто?
— Девушка, — ответил Штайнер, поднося фото ближе к свечке, чтобы лучше разглядеть девичье лицо в обрамлении тугих локонов и с застывшей на пухлых губах улыбкой.
— Хорошенькая, — прокомментировал Крюгер. — Интересно, что она будет делать, когда до нее дойдет весть.
— А что, по-твоему, она может сделать? — буркнул Шнуррбарт. — Купит себе черное платьишко посимпатичнее и через две недели забудет о нем.
Фабер укоризненно покачал головой:
— Так нехорошо говорить. Откуда тебе известно, как девушки воспринимают такое?
Штайнер перевернул фотоснимок и прочел написанные по-детски крупным почерком слова на обратной стороне:
— Моему дорогому Курту. Моника.
Как странно, однако, подумал Штайнер. Оказывается, его звали Курт.
— Эй, кто-нибудь из вас знал, что его звали Курт? — спросил он.
— Кого? — не понял Крюгер.
— Маага, кого же еще. Я, например, ни разу не слышал, чтобы кто-то хоть раз назвал его по имени.
— И я тоже не слышал, — признался Шнуррбарт. — А что, его так звали?
— Здесь так написано, — сказал Штайнер.
Крюгер почесал нос.
— Он никогда ничего такого не говорил. Моника. Интересное имя. Напоминает мне кое-кого.
Штайнер положил фотографию назад в футляр и повернулся к Фаберу:
— У тебя остались вещи Керна?
— Нет, они его уже забрали. Он должен быть сейчас в первой роте. Когда я туда ходил, Мааг был единственный, кто еще оставался лежать там.
— Вот гадство! — Шнуррбарт стряхнул с себя оцепенение. — Знаете, чего я никак не могу взять в толк?
Остальные вопросительно посмотрели на него.
— Почему это дело поручили не нам, а первой роте? — Он повернулся к Штайнеру: — Не иначе как ты заодно с Трибигом.
Штайнер нахмурился:
— Согласен, подозрительно. Готов поспорить, что здесь что-то неладно.
— Вот и у меня тоже такое подозрение, — поддакнул Крюгер. — Это ведь работа для смертников — подбирать раненых и убитых. Иваны только и делают, что поливают заводской двор из пулеметов.
— В любом случае атаку отменили, — заметил Шнуррбарт.
— Неужели? — спросил Крюгер и от удивления даже прекратил чесать голову.
— Все ясно как божий день, — ответил Шнуррбарт. — Если бы мы были должны снова идти в атаку, то какой смысл собирать мертвых? Мы ведь могли бы сделать эту работу после того, как заняли завод.
Довод показался убедительным.
— Будем надеяться, что ты прав, — произнес Крюгер. — Мне ой как не хотелось бы вновь туда бежать. Когда русские открыли огонь, я подумал: ну все, нам здесь придет конец.
Стоило ему вспомнить кошмарное бегство через заводской двор, когда вокруг свистели пули, как лицо его омрачилось. Впрочем, не только у него, но и у всех присутствующих.
— Но ведь это чистой воды безумие! — с горечью воскликнул Шнуррбарт. — Что ж, получили, и поделом. Погнали народ под пули, словно мы рабы. Что мешало нам зайти с другой стороны?
— Их стратегия выше нашего разумения, — отозвался Штайнер и погасил сигарету. Он уже было приготовился встать, но в этот момент дверь распахнулась и на пороге вырос Трибиг. Не поднимаясь с мест, все уставились в его сторону. Лейтенант повернулся к Штайнеру:
— Сколько человек у вас осталось?
Штайнер окинул его презрительным взглядом.
— Еще не считал, — буркнул он в ответ.
— Тогда немедленно сосчитайте. Пойдете в атаку через пять минут. С ударным отрядом. Заходите с юга. Как только окажетесь внутри завода, выпустите зеленую ракету. Это сигнал для меня, что можно следовать за вами с остальной ротой. Приказ командира батальона.
В комнате воцарилось молчание. Трибиг смотрел на каменные лица солдат. Не дождавшись ответа, он пожал плечами.
— Приказ батальонного командира, — повторил он уже чуть мягче и, с минуту поколебавшись, добавил: — Да, чуть не забыл. Вы должны сорвать красный флаг и принести его командиру. Он ему очень нужен.
— Чтобы вытереть им задницу? — громко спросил Шнуррбарт.
Трибиг обернулся:
— Что вы себе позволяете? Немедленно встать, когда с вами разговаривает старший по званию!
Услышав последние слова лейтенанта, Штайнер демонстративно положил на стол ноги и закурил.
— Только не надо изображать перед нами начальника, — произнес он, не вынимая изо рта сигареты. — К тому же я бы тебе посоветовал лишний раз не действовать Шнуррбарту на нервы. После того как его в последний раз ранило в голову, он имеет привычку без разбору стрелять в первого встречного. Не забывай, что на заводском дворе он окажется раньше тебя.
— А это здесь при чем? — огрызнулся Трибиг.
Штайнер сочувственно покачал головой и посмотрел на Шнуррбарта. Тот был готов на месте испепелить лейтенанта презрительным взглядом.
— Все очень просто, — пояснил Шнуррбарт. — Если мы окажемся на заводе раньше вас, вы, соответственно, будете там после нас, и кто поручится, что шальная пуля не встретит вас в темноте.
Услышав такие речи, Трибиг побледнел. Штайнер языком передвинул сигарету из одного уголка рта в другой. Трибиг смотрел на него, не веря собственным ушам. Штайнер впервые говорил с ним подобным тоном в присутствии подчиненных. Нужно в срочном порядке что-то сделать, чтобы не растерять остатки собственного достоинства, подумал Трибиг. Однако страх перед Штайнером перевешивал все остальные эмоции, и в результате Трибиг выбрал не самый удачный способ восстановить свой авторитет в глазах остальных солдат.
— Ваши слова я доведу до сведения командира. Это я вам обещаю.
Голос его дрожал, и со стороны могло показаться, что лейтенант вот-вот расплачется.
Штайнер презрительно посмотрел на него.
— Не понимаю, какая тебе будет от этого польза, — произнес он. — Или ты думаешь, что найдется кто-нибудь, кто подтвердит твои обвинения?
Штайнер повернулся к Крюгеру:
— О чем мы здесь говорили?
Крюгер ухмыльнулся:
— О действиях ударного отряда.
— Вот видите, — произнес Штайнер, оборачиваясь к Трибигу. — Ведь вы офицер, если не ошибаюсь? Зачем вам лизать задницу начальнику?
Голос Штайнера звенел презрением. Трибиг несколько раз открыл было рот, чтобы возразить, но почувствовал полную бессмысленность этого. Он в упор посмотрел в лица сидевших за столом солдат, словно хотел запечатлеть их в своей памяти.
