— Вот видишь, ты все-таки принял мои слова к сведению, — сказал Штайнер. Он согнул в колене ногу и, взяв Трибига за плечо, заставил его выпрямиться. — Можешь заткнуть себе рот носовым платком, мне все равно. Главное, чтобы ты молчал. Потому что крик может тебе дорого обойтись.
И он без предупреждения заехал кулаком Трибигу в лицо. Тот попытался обороняться, но Штайнер его опередил. Удары сыпались один за другим. Штайнер нещадно колотил адъютанта, пока у него самого не заболели кулаки. Тогда он его встряхнул, словно куклу, и бросил на койку. Любовник Трибига еще сильнее вжался в стену.
— А тебя как звать? — спросил у него командир взвода.
Солдат не ответил.
— Я, кажется, спросил, как тебя звать?! — гаркнул Штайнер.
— Кепплер, — прошептал тот в ответ.
— Ты его ординарец?
Солдат кивнул.
— Вставай, одевайся, и чтобы духу твоего здесь не было. И смотри, держи язык за зубами. Потому что, если проболтаешься, загремишь под трибунал. Тебе все ясно?
Солдат кивнул и, переступив через Трибига, слез с койки. Штайнер взял со стола автомат и посмотрел на лейтенанта. Тот валялся без сознания. Похоже, он не скоро придет в себя, подумал Штайнер и, не удостоив Кепплера ни единым словом, вышел вон. Затем бесшумно поднялся по ступенькам и огляделся по сторонам.
На фоне ночной темноты смутно вырисовывалась фигура часового. Штайнер постоял, какое-то время наблюдая за ним, пока не убедился, что часовой стоит к нему спиной. Тогда он, пригнувшись как можно ниже, торопливо прокрался между деревьями к траншее и направился вверх по склону. До рассвета оставался всего час. А пока все вокруг было укутано ночной тьмой. Где-то вдалеке, за горой, слышались одиночные выстрелы. Звезды постепенно тускнели и гасли. Дойдя до своего блиндажа, Штайнер остановился, не зная, идти ему к Мейеру или нет. Пожалуй, не стоит, ротный наверняка спит. Штайнер в нерешительности посмотрел через край траншеи. У него было такое чувство, будто его выкатали в грязи.
Неожиданно лицо его осветила вспышка, и он удивленно вскинул голову. Казалось, на востоке разверзлись небеса, а горизонт превратился в океан бушующего пламени. Мгновение, и над их позициями, словно гигантская волна, прокатился оглушающий грохот. Штайнер бросился вниз по ступенькам, открыл ногой дверь и увидел перед собой десяток перекошенных ужасом лиц. На столе, подрагивая, горела свеча. Он закрыл за собой дверь и посмотрел на часы.
— Еще только три часа, — негромко произнес Фабер.
— Ты прав, — прошептал Штайнер. — Еще только три.
10
Подполковник Брандт, полуодетый, сидел на кровати. До конца не придя в себя спросонья, он потянулся за сапогами и яростно выругался в адрес разведки в Крымской, по сведениям которой наступление русских должно было начаться не раньше середины мая. Если хорошенько об этом задуматься, раздраженно размышлял он, то закрадывается подозрение, что спецы из разведки действуют рука об руку с русскими и нарочно предоставляют ложную информацию.
Наконец он надел сапоги, однако остался сидеть на кровати, опустив голову. Снаружи доносился грохот — словно по мощенной булыжником дороге прокатили одновременно несколько сотен грузовиков. В блиндаже все завибрировало. Оконное стекло негромко гудело, а пламя свечи то и дело грозило окончательно погаснуть. Неожиданно зазвонил телефон. Брандт снял трубку и узнал голос гауптмана Кизеля:
— Начинается.
— А разве оно заканчивалось? — буркнул Брандт. — Чтобы через пять минут были у меня!
Он положил трубку и с полминуты сидел, согнувшись над столом. Ото сна его окончательно пробудил мощный артиллерийский залп. В этот момент ему пригрезилось, будто он сидит в опере, правда, сейчас он не смог бы вспомнить, какая конкретно постановка ему приснилась. Наверно, «Свадьба Фигаро», подумал полковник и закрыл глаза.
Раздался стук в дверь. Брандт быстро надел китель и повернулся как раз в момент, когда вошел Кизель, стройный и подтянутый. Одновременно с его приходом в очередной раз зазвонил телефон. Пока Брандт поднимал трубку, Кизель подошел к столу.
— Генерал! — прошептал Брандт, подмигнув Кизелю, и плотнее прижал к уху трубку.
Улыбки на его лице как не бывало. Он слушал и задумчиво кивал.
— Разумеется, герр генерал. Я тотчас отдам соответствующие распоряжения.
Полковник вернул на место трубку и повернулся к Кизелю:
— Огонь по всей линии фронта. Все необходимые резервы уже подняты по тревоге. Генерал считает, что такого скопления артиллерии у русских еще не было. Похоже, что это и есть то самое наступление.
Он повернул на телефоне рычаг и обменялся парой фраз с телефонистом.
— Ну вот, началось, — произнес он с нескрываемым раздражением. — Связь с фронтом уже оборвана.
— У нас есть радио, — напомнил ему Кизель.
Брандт кивнул.
— Связисты пытаются восстановить связь.
С этими словами Брандт сделал еще ряд звонков, после чего отошел в угол бункера, вынул бутылку киршвассера и наполнил два стакана.
— Похоже, вы сегодня изменили своим правилам, — произнес он. — Нам предстоит горячий денек, так что необходимо принять для поднятия духа.
Кизель кивнул. Оба выпили. Брандт со стуком поставил стакан на стол и посмотрел на часы.
— Двадцать минут четвертого, — произнес он. — Увертюра продлится как минимум два часа. Пришлите ко мне остальных офицеров.
Кизель вышел и вскоре вернулся с остальными сотрудниками штаба. Совещание длилось около часа.
Радиодонесения, поступавшие с линии огня, внушали все большую тревогу. Штрански сообщал, что из леса доносится рев моторов. Читая его донесение, Кизель покачал головой.
— Если Штрански при таком артобстреле способен услышать рев моторов, то это значит одно: что танки уже почти подошли к его блиндажу, — произнес он.
Вскоре, однако, с батальонами была восстановлена телефонная связь, и Брандт смог сказать несколько слов командирам. Он попытался успокоить их, в разговоре с каждым подчеркивая тот факт, что на помощь движется штурмовая группа. Увы, вскоре связь в очередной раз оборвалась. Связисты сообщили Брандту о том, что при попытке восстановить ее погибла большая часть его бойцов. Брандт распорядился оставить дальнейшие попытки. До начала наступления достаточно будет радиосвязи, сказал он. Все офицеры, за исключением Кизеля, вернулись в свои блиндажи. Постепенно начинало светать. Канонада громыхала все яростнее и, главное, все ближе и ближе. Брандт приподнял голову, прислушиваясь. Затем посмотрел на Кизеля — тот стоял возле двери и курил, спокойно глядя в окно.
— Интересно будет посмотреть на этот спектакль, — произнес полковник. — Что вы на это скажете?
Кизель улыбнулся:
— Даже не будь у меня соответствующего настроения, я бы в этом ни за что не признался. В девяноста девяти случаях из ста мужество — это не больше чем взаимная учтивость или чувство долга.
