— Переживаешь за меня?
— Не хочу находиться в зоне поражения, когда тебя в асфальт закатывать будут.
— Не придется, успокойся. Думаю, отец твоего Антохи по достоинству оценит не только мое небольшое физическое внушение своему сыну-барану, но и твое исчезновение с его горизонта. Вы же были не разлей вода и все эти долбанутые выходки вечно на двоих затевали. Не будет тебя, и мажорчик опамятуется.
— Не были. Есть.
— Спорное утверждение.
— Это почему же? Потому что ты тешишь себя дебильными фантазиями взять и перевоспитать меня такую-сякую, подержав чуток взаперти? Или потому что если не перевоспитаюсь, то там по месту и прикопаешь?
— Ерунды не городи. Перевоспитывать тебя поздно.
— Ага, а закопать зато никогда не рано, да?
— А ты этого боишься?
— Бояться надо начинать тебе, потому что если не выведешь меня сейчас в туалет, я обмочу тебе сиденье.
— Давай, тебе же на нем дальше ехать.
— Спорное утверждение, — ехидно вернула она мне, пока я притормаживал у обочины.
Открыв ее дверь, отстегнул руки и сделал приглашающее движение.
— Вперед.
— И ты не боишься, что я сбегу?
— Нет. Ты ведь хоть и шумоголовая, но не дура. Побежишь — я погонюсь. Догоню — поимею прямо на месте.
— А, то есть этого я и должна испугаться? — цинично расхохоталась погремушка, покручивая затекшими кистями.
— Нет, испугаться тебе следует удачного побега. На трассу тебе ведь будет еще долго вернутся не вариант, тут я начеку. Придется шастать по лесу. А он здесь жуть какой коварный. В прошлом году один водила отошел чуть подальше поссать, и его потом неделю с собаками искали по местным болотам. Чудом живым нашли.
— Это ты прям на ходу выдумал? Респект и уважуха! Вот уж не знала, что у примитивной зверюги такое воображение, гризли, — фыркнула Роксана и неторопливо пошла в лес, с явной брезгливостью поглядывая себе под ноги. Дитя каменных джунглей тут у меня.
— Медведи, к сведению, одни из самых коварных и умных зверей в лесу, погремушка.
— О, а ты у нас еще и зоолог-любитель? Или кому же так хорошо знать медведин, как не одному из них. Отвернуться не хочешь? Или хоть в сторону посмотреть?
Я задрал голову к небу.
— Поведай мне, знаток звериных пристрастий, ты с какого ко мне-то прицепился? Перечитал каких-нибудь бабских порнушек про истинную пару, где зверюги шпилят млеющих от этого озабоченных престарелых девственниц? Решил, что я твоя?
— Поддерживая твою аналогию с медведями: у них никаких там пар. Ни истинных, ни ложных. Самки и самцы встречаются только на период спаривания. Волки — да, парные.
— Дроздов в тебе сдох. Так я могу надеяться, что по истечении этого самого периода твоего спаривания ты от меня все же отвалишь?
— Нет, не можешь. — Я вообще этого для нас с тобой не планирую. — Закончила?
— Ага. И, кстати, ты хоть припоминаешь в своем крепчающем от возраста маразме, что у нас был секс без защиты? По уму, тебе бы меня в клинику тащить. Чтобы не залетела, или там мало ли чего намотал от такой типа шлюхи, как я. Я же утром с одним, ночью с другим, а посередине даже с двумя успеваю.
Вот тут я и правда подвис. Почему-то во всей этой суете вопрос с возможным залетом Роксаны не всплыл в моей голове. Вот совсем. Болячки — фигня. Что бы я там поначалу языком не молол, погремушка не паинька, но и не оторва конченая, нутром чую. И да, я помнил о том, что трахал ее всю ночь, даже не заморачиваясь о резине. Отчего нигде не ёкает и очковые клетки стремительно не сгорают? Ответ прост — я не боюсь этого. Не боюсь. Анализировать причины будет еще время.
— Бля, ты бы сейчас свою морду офигевшую видел! — взорвалась глумливым смехом погремушка. — Да выдохни! Болячек нет, чиста, как стекло. А залететь не могу в принципе. Не имею такой физиологической возможности.
Что?
— Как это?
— Как — не твое гризлячье дело. Поехали, жрать и пить я тоже хочу.
Я шел, глядя ей в спину, и отчего-то так противно потянуло в животе. Ведь за этой ее насмешливостью и огрызаниями я уловил что-то безнадежно тоскливое. Кто из нас двоих еще зверь, погремушка, что яростно бросается на каждого, но не от злобы бесконечной, а желая скрыть ото всех то, что болит так сильно.
Глава 13
Я не оборачивалась, но буквально кожей ощущала взгляд Яра. Наполненный жалостью. И это, как обычно, пробуждало во мне свирепое желание схватить любую палку из-под ног и молотить его куда попало, пока она в мелкие щепки не разлетится. Ненавижу это! Вот прям до трясучки ненавижу. Любую жалость. Что она, на хрен, может исправить в этом мире? Какая в ней польза? И почему кто-то считает, что имеет право жалеть других? С какой стати? Лично мое мнение — это потому, что жалость позволяет всяким неудачникам ощутить себя не такими уж кончеными, ведь смотрите, у кого-то есть и чего похуже! Бедненький, но как же все же классно, что у меня такого не случилось. В ж*пу!
Со злостью пнула покрытую мхом кочку и перешагнула канаву, выходя на обочину. Посмотрела в одну сторону — лес густой, в другую — такая же унылая байда. Ни одной машины в зоне видимости или слышимости. Куда это он меня завез? Асфальт есть, ехали максимум час. Значит, от города еще недалеко и хоть какой-то населенный пункт должен попасться. Ладно, покатаемся, а там посмотрим. Забралась в машину, скинула сникерсы, поставив ступни на сиденье и устраиваясь поудобнее. Есть, конечно, и правда хотелось, но больше клонило в сон. Ночка-то та еще у нас выдалась. Кстати!
— Не боишься нас угробить? Как-то не я одна вчера бухала, а потом кувыркалась.
— Я бы не повез тебя, если бы был в себе не уверен.
— Гордыня — смертный грех вроде как.
— Это не гордыня, а точное знание пределов собственных сил, основанное на многолетнем опыте.
— А говоришь, не старый.
— На тебя здоровья хватит.
— Ага, недельку протянешь. Ты же у нас вон спортсмен.
Деревья стали редеть, и вскоре мы въехали в какой-то поселок. Даже супермаркет известной сети тут наблюдался, куда мы и подкатили.
— Конец твоей голодовке, — сообщил мне гризли. — Как раз продуктами основными затаримся на наш отпуск.
— А здесь тоже пригрозишь поиметь, где поймаешь?
— Нет, здесь мы будем опять изображать неразлучников. — Не разблокировав мою дверь, он потянулся за наручниками.
— Ты серьезно? Будешь таскать меня следом по магазину?
— Если ты мне не дашь честное слово, что не станешь устраивать беготню. Все равно поймаю и отмажусь, если и хипеж поднимешь. Я мент бывший, не забывай.
— Почему тогда просто меня тут не оставишь?
