— У тебя всё хорошо? — прозвучало настороженно.
— Всё хорошо. Я у… друга, в безопасности. Прости, вчера… устала и… заснула.
— Ох, и врёшь же ты мне, — сухо хохотнул мужчина в трубку. — Но давай договоримся.
— Всё, что скажешь, — с готовностью согласилась на любые условия, лишь бы быть прощённой.
— Звони мне ежедневно, девочка. Я ведь и впрямь переживаю за тебя.
— Прости, — повторила я искренне. — Мне очень жаль…
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Ты у хороших… людей?
— Да. Здесь мне ничего не грозит, — я обняла колени. — Есть новости о Далимове? Тебя не беспокоили его люди?
— Всё хорошо.
— Не прощу себе, если по моей вине с тобой случится беда.
— Не стоит.
— Ты ведь рискуешь. И далеко не бессмертный.
— Ты не знаешь этого наверняка, — Михо явно был доволен моей заботой. — Парень хоть стоящий?
— В смысле?
— Не говори, что тебя не приютил какой-нибудь рыцарь? Это разобьёт мне сердце.
— Твоё сердце я не разобью, — я не смогла не улыбнуться.
— Умей радоваться жизни, девочка. Всегда найдётся место для…
— Ты меня смущаешь, и, кажется, сейчас начнёшь говорить пошлости. Всё, я бросаю трубку. Буду звонить. Обнимаю и целую.
Я всё ещё продолжала улыбаться, когда повернулась к двери. Там, в проёме высилась мужская фигура. Свет падал ему в спину, и на короткое мгновение я не узнала Виктора. Рвано выдохнула, я уронила телефон.
— Ты напугал меня, — призналась придушенно.
— Тебе здесь… ничего не грозит, — он сказал это, растягивая последние слова. Будто они значили больше, чем казалось. — Ты говорила с братом?
— Нет. Ему звонить… небезопасно. У него семья и Далимов может им навредить.
— Верно, — Виктор отвернулся, уходя от меня. — Дорогих людей следует беречь.
Он снова говорил безжизненным голосом, от которого леденело сердце.
— Постой, — я двинулась за ним. — Да, что не так? Объясни, что я сделала не так.
— Всё нормально, — он резко отмахнулся, вытаскивая сигарету из мятой пачки.
— Не нормально! — возразила запальчиво и дёрнула мужчину за футболку.
Он резко развернулся, хватая меня за запястье. На красивом лице танцевала ярость. Вскрикнув, закрылась от него свободной рукой. Понимала, что он не ударит, не причинит мне боли, но инстинкт требовал защищаться.
— Ники…
— Пусти!
Я тут же оказалась на свободе. От неожиданности едва не упала на спину и попятилась. На глазах выступили слёзы. Смахнув их, уставилась на свои дрожащие пальцы. Мои замки рушились с едва слышимым только мною шорохом песка.
— Я бы никогда не причинил тебе вреда, — Булатный отступил на шаг назад и развёл руки.
— Ты не первый, кто это говорит.
— Ники…
— Всё нормально, — я пошла от него прочь. На кухню. Морить себя голодом в мои планы не входило.
— Мне нужно уехать, — донеслось в спину. — Это действительно важно.
— Делай то, что считаешь нужным, — холодильник был полон еды. Тут был мой любимый сыр и ветчина из индейки, а на двери стояла бутылка белого вина. — Я буду здесь, когда ты вернёшься. Определённо.
Глава 47
Завтрак показался безвкусным. Заставив себя проглотить очередной кусочек бутерброда, я была вынуждена признать, что еда не поднимет мне настроение. Поведение Виктора всё также оставалось для меня загадкой. У нас была замечательная ночь, отлично начатое утро, но стоило мне сказать, что мне с ним хорошо, всё изменилось.
Что не так с мужчинами с моей жизни? Может всё-таки причина во мне? Невольно думаешь, что если часто бьют кулаком по лицу, то возможно дело не в кулаке, а в лице.
Первый мой мужчина был старше меня. Между нами был разница в семь лет. Иван казался мне невероятно взрослым и уверенным в себе. Мы познакомились в консерватории, куда он заехал забрать документы сестры, которая решила оставить учёбу. Мужчина подбросил меня до станции метро. Потом мы случайно встретились у входа в любимое кафе. Наш роман был полон романтики и лёгкости.
Занятой мужчина и наивная девушка со скрипкой.
Это сейчас кажется глупым, что я не понимала, отчего он не звонит мне вечерами, почему не отвозит домой, предпочитая гостиницы, и не знакомит с друзьями и близкими. Он утверждал, что его мама тяжелобольна, он помогает воспитывать племянников и много работает. Мне и в голову не пришло сомневаться в правдивости его слов.
Помог случай. Я получила приглашение сыграть на благотворительном мероприятии за солидный гонорар. Заказ был не первым и потому вопросов не вызвал. Захватив скромный концертный костюм и инструмент, я приехала в арендованный зал. Сыграла в назначенное время пару предложенных композиций и засобиралась домой. Организатор попросил меня остаться в качестве гостьи, и я не посмела ему отказать. Публика была приличная, мелькали известные лица, и время от времени вспыхивали фотокамеры. Испытывая неловкость от нахождения в чуждом обществе, я всё же ускользнула в дамскую комнату и быстро переоделась в дальней кабинке. По законам жанра именно в этот момент в туалет зашли несколько дам, и я не решилась пройти мимо них в потёртых джинсах и парке.
— Видела эту девицу? Со скрипкой? — пропел чей-то голос. — Она — та самая подстилка, с которой треплется Женя.
— Твой? И ты терпишь?
— Она не первая и не последняя, — прозвучало высокомерно. — Мне не о чем беспокоиться. Пока он ночует дома и скрывает от своих шлюх своё настоящее имя, — я села на крышку унитаза, не в силах принять правду. — Знаешь, мне даже жаль их. Ведь наверняка надеются, что он бросит жену.
— Как ты её вычислила?
— Эта дура подарила ему приглашение на свой отчётный концерт. Представляешь? Он то, конечно, выбросил, но я заметила в мусорном ведре этот фантик.
— Может она думает, что и деньги его? — захохотала вторая. — А если Женечка надумает свалить, придется ему со своей девкой в переходе со шляпой стоять, пока она тренькает на струнах.
— Кажется ей пойдёт цыганская юбка, — не уступала в желчи ещё одна собеседница. — Хоть и платье на ней годное, а наверняка деревенщина…
Мне едва удалось дождаться, пока все уйдут, чтобы выбралась из тесной кабинки. На неверных ногах, я вышла в коридор и направилась к чёрному ходу. Там курили официанты, при моём появлении дружно вздрогнувшие. Стрельнув сигарету, я зашагала к метро.
Слёз не было. Они хлынули позже, дома, без свидетелей. Там, на дешёвом диванчике, я позволила себе выть от обиды в застиранную подушку и проклинать собственную глупость. Ведь стоило мне сопоставить факты, как всё становилось слишком очевидным.
