— Так ты это имела в виду, — он выглядел немного потерянным. — А я то, идиот, решил, что ты со мной расплатиться решила за защиту.
— Чего? — я даже попыталась подняться, потому что, лёжа поверх мужчины, бить его было неудобно. — Я по-твоему, кто?
— Моя девушка, — теперь уже он зажмурился, как перед прыжком.
Весь мой воинственный настрой пропал. Даже кричать стало ненужным и глупым. Ведь я сама хотела забрать его себе. Так вот он, бери и радуйся. Красивый мужчина, в серой футболке и потёртых джинсах, пахнущий табаком и кофе, ждал моего ответа.
— А ты? — произнесла я несколько зловеще.
— Что "я"?
— Мой? — он кивнул. — Только мой? — уточнила с нажимом.
— Только твой, — подтвердил Вик всё тем же заговорщическим шепотом. — И что ты будешь с этим делать?
— Не знаю, — честно призналась. — У меня никогда не было так много.
— Я буду беречь тебя, — предложил Булатный. — Перебирать твои чудесные волосы…
— Мне пришлось подстричься, — он накрыл мои губы пальцами, принуждая молчать.
— Смотреть в твои хрустальные глаза, — продолжил он, — целовать тебя каждое утро сонную и сладкую, снимать с тебя свои футболки, — он потянул ткань наверх и легко сдернул её, оставляя меня обнажённой. — Мне нравится, что ты носишь мою одежду. Хочу знать, что тебе со мной хорошо. Даже не вериться, что такая как ты, заметила меня…
Я очнулась, будто меня облили ледяной водой. Булатный любил мою музыку, но ведь он не был моим фанатом! Это было бы слишком страшно. Ведь он выбрал меня не потому, что хотел быть со звездой?!
— Такая, как я? — похолодевшими губами произнесла я.
Глава 49
— Ещё там, в клубе, — Виктор не заметил моего изменившегося настроя, продолжая оглаживать позвонки тёплыми ладонями, — ты показалась мне богиней. Красивая, живая, такая… искренняя. Даже твоя маска не помешала тебе быть настоящей.
— Правда? — всхлипнула я, вконец разомлев.
— Вот, когда понял, что ты — та самая Николь, — я затаила дыхание, — понервничал.
— Почему?
— Решил, что для тебя я простоват. Что ты не захочешь такого, как я.
— Хочу, — потёрлась о футболку, стирая нечаянные слёзы. — Всего тебя хочу, — стало понятно, почему он привёл ту девушку домой. Решил компенсировать потерю для оскорблённого самолюбия. — У тебя же больше никого нет? — не могла не спросить.
— Конечно, нет, — Виктор напрягся. — А ты? Кому звонила? Кто там пошлости тебе говорит?
— Только не говори, что ты… — я посмотрела на мужчину и довольно усмехнулась, — ревнуешь?
— Ты говоришь, что не разобьёшь ему сердце и что заботишься о нём, — Булатный нахмурился. — Что я должен подумать?
— Ты ведь мог спросить.
— Мог? — я кивнула. — Но… я решил, что ты спасаешь кого-то, скрываясь у меня. А со мной ты из благодарности…
— Нет, я всё-таки тебя ударю, — заявила уверенно, вновь начиная злиться. — И мне наверняка полегчает, — мужчина прижал меня к себе, подозрительно вздрагивая. — Булатный, вот если я сейчас выясню, что ты смеёшься, то тебя уже ничего не спасёт. Пусти!
— Тогда мне нецелесообразно тебя отпускать, — заявил он, смеясь уже вслух. — Ты навредишь себе.
— Тебе! — пообещала, заражаясь его весельем.
— Ударишься об меня, и будет больно. Отобьёшь свои чудесные пальчики и не сможешь играть, — взяв мою ладонь, мужчина поцеловал костяшки. — Сыграешь для меня?
— Вживую это звучит иначе, — пробормотала, оробев. — Тебе может не понравиться.
— Исключено, Светлячок. Мне нравится в тебе всё.
— Ты ещё ничего не знаешь… — я спрятала лицо на его груди. — Вик, у меня много… шрамов.
— Как тот, на животе? — я вздрогнула. — Он старый. Откуда он у тебя?
— Он… — неровная синеватая линия, едва выступающая над поверхностью кожи, всегда надёжно скрытая под резинкой трусиков, казалось запульсировала. Никто не замечал её.
— Расскажи.
Может действительно пришло время снять маску. Я закусила губу, оттолкнулась от мужчины, садясь и прикрываясь мятой футболкой. Вик ждал. Не торопил, не настаивал, продолжал мягко улыбаться мне, и эта терпеливость позволила мне решиться.
Я поймала его ладонь и сжала так сильно, как только могла.
— Была война…
****
Перед глазами стояла страшная картина из прошлого.
Надо мной склонился доктор в замызганном сером халате. Его уставшие глаза смотрели на меня, словно на подыхающего котёнка. Добрый человек не понимал, что я хорошо читаю по лицам и вижу в его расширенных зрачках свою смерть.
Когда я пришла за пакетом с едой к миротворцам, прогремел взрыв. Меня зацепило куском чего-то, что распахало плоть и выплеснуло наружу много крови.
— Долгий тихий вдох и тихий долгий выдох. Ты сможешь, я верю в тебя, деточка. Дыши медленно и очень глубоко. Тебе будет больно. Очень больно. У меня нет лекарств, чтобы тебя хорошо обезболить, но ты сильная, ты сможешь…
— Я умру? — прошептала сипло.
— Нет, конечно…
— Не ври мне, — я сказала это твёрдо, зная, что слабость слишком большая роскошь. — У меня всё горит внутри. И… — я перевела дух и снова заговорила, — рана не чистая, верно? А у тебя нет лекарств.
— Деточка, — добрый человек говорил на ломанном сербском, переходя на русский, — я сделаю всё, что смогу. Но будет очень больно. Ты должна выдержать.
— Ты сделай всё. Я вытерплю. Честно. Я не умею врать… — в глазах темнело. — Сшей, а я выкарабкаюсь… Буду много пить воды…
И он помог мне улечься. Стянул запястья ремнями, чтобы не спрыгнула со стола, и отвернулся к столику, командуя сестре, обработать операционное поле.
Остальное слилось для меня в полный боли и внутренних криков мир. Мне что-то всунули между зубов. И я жевала это, ощущая, как от усилий кровят дёсна. Перед глазами плясали пятна. Пальцы дрожали от напряжения, и хотелось орать. Долго и нецензурно орать на мясника, который чистил мою рану практически наживую, едва обколов чем-то холодящим кожу.
Доктор закончил, стянул края плоти внизу живота, накрыл салфеткой. Я видела отражение происходящего в абажуре металлической лампы под потолком. Затем мужчина вынул тряпку у меня изо рта.
— Ты умница. Слышишь? — не доверяя голосу, кивнула. — Там всё не так плохо было. Шрам останется.
— Я… не умру?
— Как тебя зовут?
— Нико… — я замялась, поняв, что должна сказать ему настоящее имя. — Летта.
— Красивое, — сняв перчатки, док рассматривал мои зрачки. — Где твои родители?
