И Мирослава не поняла, то ли он жалеет жену, то ли сожалеет, что она подалась в актрисы.
– А я приехала пару дней назад, – сказала Мирослава, – и узнала, что у вас совсем недавно выступал джазовый оркестр. Так жалко, что я не успела побывать на концерте.
– А, да, – согласился Фёдор, – хорошо играют ребята. Но у них в этот раз Аркаша заболел.
– Аркаша?
– Аркадий Бессонов. Саксофонист их.
– А вы что, с ним знакомы?
– Ну, ещё бы, – ответил Фёдор, – в квартире напротив нас живёт его родная тётка, и он, когда приезжает в наш город, всегда у неё останавливается.
– Значит, всего несколько дней назад в квартире напротив вас жил саксофонист?! – с энтузиазмом спросила Мирослава.
– Не, – покачал головой Фёдор, – на этот раз, как раз и не жил он тут.
– Почему? – разочарованно протянула Мирослава.
– Тётка-то его к дочке уехала. Ключи она мне оставила, но он возьми и расклейся!
– Расклейся?
– Короче, приболел Аркадий, и друзья его разместили в гостинице, чтобы у них под присмотром был.
– Понятно. Значит, вы в этот раз с Аркадием не виделись?
Фёдор покачал головой, цепляя на вилку большой маринованный гриб:
– Сам собирал! – похвастался он.
– А мариновала жена?
– Как же, станется с Кларки, – усмехнулся Шляхтин, – тёща мариновала, дай ей бог крепкого здоровья и долгих лет жизни. Хорошая баба! Да вы и сами небось знаете.
Мирослава предпочла не отвечать. Впрочем, Фёдор и не ждал от неё ответа.
– А вы саксофониста в гостинице не навещали? – спросила она как бы ненароком.
– А оно мне надо? – искренне удивился Фёдор.
– И в самом деле, – улыбнулась Волгина.
Фёдор подмигнул ей и сказал:
– Всё! Перебираемся в гостиную, сейчас будут местные новости, а потом наша городская команда будет играть с питерскими.
Мирослава поняла, что ей до начала игры следует уйти. Поэтому она быстро помогла Фёдору водрузить на чайный столик всё необходимое для чаепития и уселась в гостиной на большой кожаный диван.
Выпив чашку чая, она спросила:
– А у вас есть фотографии вашей жены, играющей в спектаклях?
– Вроде несколько есть, – Фёдор почесал в затылке, придвинул стул к стенке, залез на него и достал из верхней секции несколько альбомов.
– Вы тут глядите, – сказал он, – а я столик назад укачу и на кухне приберусь. А то после игры я ленивый сделаюсь.
– Да, конечно, – согласилась Мирослава, внутренне ликуя, что остаётся одна наедине с фотографиями.
– Пива хотите? – крикнул из кухни Фёдор.
– Нет, спасибо! – отозвалась она, листая страницы альбома.
Наконец ей попались совсем недавние снимки, и она без зазрения совести утянула два наиболее выигрышных.
Когда Фёдор вернулся из кухни, он нёс на подносе бутылку с пивом, кружку и вазочку с орешками.
– Может, будете? – спросил он Мирославу.
Она покачала головой.
И тут зазвонил сотовый Фёдора.
– О! Вадька! – обрадовался он.
Мирослава вполуха слушала его реплики:
– Да ты чё? Прямо послала? Куда? Ко мне? Когда? Сейчас? Уже бежишь? Жду, конечно!
Отключившись, он объяснил Мирославе:
– Сейчас Вадька придёт. Жена его ко мне послала. Сказала ему, орите два олуха в пустой квартире! Маланья знает, что Клара на гастролях, а тёща на даче. Она не любит футбол, бьёт Вадьку кулаком по спине или тычет локтем в бок, когда он кричит, печалясь или радуясь во время игры. Маланья вообще одни сериалы смотрит. – Фёдор тяжело вздохнул.
Мирослава изобразила сочувствие на лице и сказала:
– Тогда я прощаюсь с вами. Спасибо вам за ужин!
– Не за что, – расплылся он в улыбке.
– Но меня мучает совесть… – она искоса посмотрела на него.
– Это ещё из-за чего?
– Я съела макароны, а сейчас придёт ваш друг. Он, наверное, голодный…
– Кто голодный, Вадька? – изумился Фёдор, – да его Маланья как на убой кормит. Я же говорил, что она так-то баба хорошая. А макарон у меня ещё полно накуплено. Могу сварить ещё. Но Вадька только пиво пить будет. Уж вы мне поверьте! – Фёдор сложил руки на груди. – Я Вадьку как облупленного знаю!
– Верю! – улыбнулась Мирослава и протянула на прощание руку Фёдору.
Он осторожно пожал её и проводил до двери, ни о чём не догадываясь и ничего не подозревая.
«Хороший человек», – решила Мирослава, спускаясь с лестницы.
На втором этаже она заметила поднимающуюся по лестнице ей навстречу женщину и сделала вид, что оступилась.
С тихим стоном она опустилась на ступени.
– Что случилось? – кинулась к ней женщина, притулив к стене свою тяжёлую сумку.
– Кажется, ногу подвернула, – прошептала Мирослава, делая вид, что не может говорить от боли.
– Вот печаль-то, – воскликнула женщина, – давайте я «Скорую» вызову!
– Нет, не надо, я немного посижу на ступеньках, и всё пройдёт.
– Да разве ж можно на холодных ступеньках-то сидеть, – всплеснула руками женщина.
– Так что же делать…
– Что же делать, вот оно не зря говорят в народе, что «молодо-зелено». Обопритесь на меня, я вон в той квартире живу. Допрыгаете как-нибудь на одной ноге. Посидите у меня. Лучше станет, пойдёте. А коли нет, так всё равно надо будет «Скорую» вызывать или попрошу соседа отвезти вас в травматологию.
– Не надо в травматологию, – жалобно проговорила Мирослава.
– Ну, это мы потом посмотрим, – проговорила женщина не терпящим возражения голосом, – а пока опирайтесь на меня.
Мирослава сделала вид, что еле доковыляла до двери своей неожиданной спасительницы.
Та проводила её в маленькую уютную комнатку и усадила на кушетку.
– Сидите тихо, я сейчас сумку свою возьму и вам к ноге лёд приложу.
Она так и сделала.
– Меня Мирославой зовут, – проговорила Мирослава голосом, звенящим от благодарности, – а вас?
– Ксения Эдуардовна я, – сказала женщина и куда-то ушла.
Вернулась она с чашкой дымящегося чая, пахнувшего мятой.
– Пейте вот.
– Спасибо.
Чай был очень вкусным, в нём чувствовался привкус горного мёда.
– Никогда в жизни не пила такого вкусного чая, – призналась Мирослава.
– Это муж мой пасеку в горах держит, – пояснила Ксения Эдуардовна, – с весны и до поздней осени он у меня там с пчёлами в горах.
