— Может я чего-то не понимаю, но это у нас и называют любовь, — я прильнула к его груди, — Я признаю тебя своим спутником.
Раксаши довольно заурчали, вызвав у мамы истерический смешок. Папа что-то коротко приказал и через пару минут мы остались одни. Перебравшись к мужчине на колени я обняла его шею.
— Нам не нужно оставаться здесь, — он старательно прикусывал мою ключицу, отодвинув ткань майки, — Рарк признаёт наш союз и позволяет жить в покое.
— Уверена? Он не передумает? — клыки оставляли крохотные кровоизлияния под кожей.
— Нет. Что ты делаешь?
— Метки. По-твоему брачные метки.
— А мне можно? — сжимаясь от предвкушения спросила я.
Раксаш скинул футболку и запрокинул голову, обнажая шею прохрипел:
— Где ты захочешь…
— Родной, а Дубовая тень сейчас свободна?
— Да, — он шумно выдохнул, — Туда добираться полдня…
— Не со мной, — цокнув языком я подозвала материализовавшуюся у плиты лисицу, — Пойдём?
— А зачем? — с предвкушением он подхватив меня на руки и перешагнув порог гостиной мы оказались в его спальне.
— Хочу…пометить тебя в другом месте, — выскользнув из жадных рук я обошла его со спины и прикусила под лопаткой.
Слизнув капельку крови я заживила рану, пропустив через нас волну огненного удовольствия. Раксаш не двигался позволяя мне гладить его плечи, очерчивать пальцами позвоночник и тугие мышцы под смуглой кожей. Он прерывисто дышал, излучая восторг, предвкушение и капельку сомнения. Развернув его к себе я пробежалась пальцами по сократившемуся животу. Поймав его выдох ртом я прихватила клыками сомкнутые губы. Он сдержанно ответил мне, придерживая за плечи.
— Мир? Что-то не так?
— Не хочу тебя пугать, — простонал он, с нескрываемым жаром.
— Глупый…самое время меня напугать, — жалобно проныла я и вскрикнула когда он подхватил меня за бёдра.
Я обернула ноги вокруг его талии и кусала плечо, желая заклеймить его, обозначить как свою собственность. В этот момент мне хотелось только одного: владеть.
— Мой, — зарычала я, хватая его за волосы и прижимаясь к кривящемуся в улыбке рту, — Мой!
— А ты? — его губы замерли в паре сантиметров от моего лица и он не позволял мне поцеловать их, — Чья?
— Твоя, — умоляюще простонала я и наконец прильнула к нему, царапаясь об острые зубы.
— Только моя, — рычал он довольно, — Моя драгоценная.
Эпилог
Под ногами крутилась рыжая бестия, обиженно прихватывая меня за лодыжку. Сердито шикнув я погрозила ей пальцем, но она состроила такую жалостливую мордочку, что я, признав поражение, положила в миску ломтик мяса. Забыв обо мне Лиска принялась чавкать, довольно постанывая. Открыв баночку маминой аджики я не удержалась и обмакнув в неё палец быстро облизала огненную вкуснятину.
— Поймана с поличным, — родной голос провибрировал над ухом.
— Как тебе удаётся так подкрадываться? — шутливо возмутилась я, млея в уютных объятиях.
— Адаптировался к твоим возможностям, — на полном серьёзе пояснил муж.
— Ко всем?
— Это невозможно. Ты умеешь быть невероятной- он шумно втянул воздух, — Как ты себя чувствуешь?
— Чудесно.
— Ты приготовила ужин, — он всегда умилялся этому моему таланту, — Что сегодня?
— Ты же уже понял по запаху, — засмеялась я, шлёпая его по руке, — Как прошёл день?
Мир принялся рассказывать, а я немного рассеянно слушала его, любуясь сверкающими глазами и изгибающимися обветренными губами. Он организовал раскопки на территории принадлежащих его клану и руководил ими мой папа. Независимо от того, что он был человеком никто не посмел отказать ему или отнестись с неуважением.
Мама нашла себе новое занятие и активно взялась за воспитание раксашей, ошивающихся у лагеря. Ей, конечно же, удалось подкупить их блинчиками и смелостью. Увидев истинный облик нашей новой родни, моя родительница озаботилась состоянием их зубов, чем ввергла в шок старших и покорила молодых. Мы виделись часто и было заметно, что они стали счастливее. Наверно переживания за мою судьбу сильно истощали их раньше. В Мире они души не чаяли. Отец вёл себя сдержанно, но я слишком хорошо его знала, чтобы понять — зять одобрен. Ну, а мама не скрывала эмоций и при каждом удобном случае приглаживала его волосы, приподнимась на носочки и за столом демонстративно подкладывала ему кусочки побольше.
Я невероятно гордилась мужем, о чём с завидной регулярностью ему напоминала. Он поначалу реагировал на это смущением, но со временем привык к моим откровениям. Мужчина с наслаждением вгрызался в сочное мясо и даже не заметил, что сегодня я не стала наливать вино. Когда я поставила перед ним творожный кекс и обняла со спины, то шепнула на ухо:
— Мой бесценный, мой единственный, — он откусывал лакомство маленькими кусочками и блаженно вздыхал, — Мне так повезло, что мне достался такой замечательный, сильный, красивый…
Он облизал пальцы и закинув меня на плечо поволок к камину. Я визжала в притворном ужасе и колотила его по спине.
— Пусти!
— Ну уж нет, сначала раззадорила, — он уложил меня на шелковистую шкуру, — Что ты со мной делаешь?
— Люблю, — просто сказала я, пробегая пальцами по загорелой коже, — Мой.
— Только твой. А ты? — спросил он привычно.
— Твоя, — я поманила его пальцем и шепнула на ухо, — Всегда, любимый…
* * *
Раксаш оказался лучшим мужем, о котором можно было мечтать. Он умел быть невероятно нежным.
Часто, по утрам он осторожно накрывал меня сбившимся одеялом, убирал упавшие на лицо пряди волос, словно невзначай касаясь кожи и задерживая пальцы немногим дольше необходимого. Даже в полусне, не открывая глаз, я знала, что он улыбается. Для того, чтобы это понять, мне не нужно было вслушиваться в его эмоции — я ощущала их душой.
Не уверена, понимал ли сам Мир, что он испытывает ко мне. В какой-то момент пришло осознание, что мне не нужны его признания, ни к чему его прозрение. Разве могут слова сравниться с теплом дыхания и тем, как замирает сердце, когда он склоняется надо мной и мягко целует скулу, царапая щетиной щёку?
Муж не стал ручным. Подобное не для раксаша. Порой он раздражал своим упрямством и абсолютной уверенностью в собственной правоте, иногда шокировал непосвящённостью в вопросах семейных отношений. Приходилось проявлять терпение, но оно вознаграждалось. Мужчина так трогательно умел радоваться простым вещам: тому, как я встречаю его, даже задержавшегося за полночь в гостиной. Зачастую он подхватывал и относил в спальню, где переставая притворяться сонной, я затаскивала его в постель. Горячий и немного уставший, он позволял мне стаскивать с него одежду и целовать упрямые губы.
