Только после того как Хвалимир отправился в путь и для киян наступило время ожидания, Свен решился поговорить с сестрой о своих тайных открытиях. На следующий день после отъезда молодого древлянина Свен постучался в отцовскую избу, куда Ельга зашла отдохнуть после хлопот по хозяйству. Чем больше времени проходило, тем яснее ему помнился ночной разговор со Стариком. И ведь жизнь подтверждала, что это был не простой сон: удача с тех пор его не покидала. Все его опасные замыслы удавались, даже с избытком. Если уж война с древлянами неизбежна, то детям Ельга удалось ослабить противников и подорвать их дух еще до начала. Уважение к Свену и Ельге среди киян заметно возросло, его надежды занять отцовский стол укрепились. Даже мысли об Ингере из Холмогорода не так смущали – ведь Ельга, сама того не зная, уже вручила Свену ту самую часть отцовского наследия, в которой была заключена его баснословная удача.
– Послушай, – Свен сел и сжал руки между колен. – Ты помнишь… – он бросил взгляд на сестру, – расскажи мне…
– Что?
– Что ты помнишь о том, как умер отец?
На лице Ельги отразилось изумление – об этом она сейчас совсем не думала. Все ее мысли занимали древляне. Она понимала, что хитрости были необходимы как первый удар в неизбежной войне, но все же терзалась страхом, что боги могут покарать их за предательство гостей. Отец тоже поступал так… и почему Свен вдруг заговорил о его смерти?
– Но я не знаю… ничего такого, чего не знаешь ты, – растерянно ответила она.
В то время Свен был дома и видел болезнь отца своими глазами, от начала и до конца.
– Расскажи, что ты помнишь.
– Ну, однажды он пожаловался, что у него болит рука. Попросил перевязать. Вот здесь, – Ельга показала на внутреннюю сторону левого предплечья, выше запястья. – Я смотрела, там был порез. Я перевязала… но у него в тот же день началась лихорадка. Я делала ему отвары липы… и других зелий, как положено. Но он уже на другой день не встал с постели. Мы звали к нему разных мудрых людей… ты помнишь, ты сам ездил за Сдилихой в Годобуж. Что мы могли еще… уж если трех рабов не помогло…
– Что он говорил? Отчего заболел?
– Он не говорил. Только когда Фарлов сказал, что трех простых рабов мало и надо поискать жертву посильнее, он сказал… – Ельга замолчала, стараясь получше припомнить, – он сказал, «серый змей уязвил меня, от его яда средства нет». Но он тогда уже был в жару, и рука почернела, и я подумала, он бредит. Откуда тут во дворе змеи? Никто не видел никаких змей. Да и когда змея кусает, я знаю, остаются две крохотные дырочки, их даже почти не видно. А там был порез, как от ножа. Но если бы… он имел в виду человека… – Ельга с тревогой посмотрела на брата, – если бы кто-то его ударил ножом, он бы не промолчал об этом! Да и как это могло случиться? У нас тогда здесь не было чужих, а свои ведь не могли…
Свен промолчал и значительно подвигал губами, будто говорят: дело-то ясное. Но Ельге ничего не было ясно. Он осторожно взялся за серебряную рукоять Друга Воронов, который висел с него на плечевой перевязи, подставил левую руку и положил клинок в ножнах пониже сгиба локтя. Именно так кладут клинок, когда хотят его получше рассмотреть, подложив под него рушник или другое полотно.
– И что?
– Вот этот серый змей, – Свен качнул меч на локте. – Отец порезался об этот клинок. Когда хотел на него посмотреть… еще раз.
Ельга прижала пальцы ко рту; она взирала на меч в руках брата с таким ужасом, будто он и правда держал живого смертоносного змея.
– Порезался, когда смотрел… Ой!
Она вдруг подскочила, как ужаленная; Свен вздрогнул от неожиданности и мельком подумал, не будь клинок в ножнах, он сейчас разделил бы судьбу отца, только лет на сорок раньше. А Ельга метнулась к большому ларю и стала дрожащими руками вставлять бронзовый ключ в замок. Вот она с усилием подняла тяжелую крышку и протянула Свену какую-то ткань.
– Смотри!
Он подошел, потрогал темные пятна на холсте.
– Кровь.
– Этот меч лежал здесь, – Ельга показала в ларь. – Значит, отец должен был его вынуть… тогда эти ключи еще были у него. И если он порезался, как ты говоришь… то кровь капала и попала на покровец…
Свен еще что-то вспомнил и поднял меч. Ножны уже несколько утратили свежесть за то время, что он носил Друга Воронов, но темное пятнышко возле устья еще было видно.
– И сюда попало… если он зажал порез… рукавом хотя бы, но на ножны немного капнуло, и потом на покровец, когда закрывал ларь.
– О боги! – Ельга отшатнулась и прижала обе ладони к нижней части лица. – Да ведь… его убил его собственный меч!
Она взглянула на Свена; ее золотисто-карие глаза от потрясения казались черными. Смерть отца и так поразила ее ужасом и горем, а теперь вдруг выяснилось, что смерть была той самой карой, какую сам на себя призывает человек в случае нарушения клятвы…
– Какую же… – Ельга едва могла говорить, голос ее звучал сдавленно. – Неужели он нарушил клятву… какую? Кому? У нас все было мирно! Много лет!
– Нет. Он не нарушил клятву людям. Он… нарушил уговор с самим этим мечом, – Свен посмотрел на Друга Воронов и неспешно повесил его опять на плечо.
– Уговор? С мечом? Ты не бредишь?
– Это меч не простой. Он много лет лежал в ларе и не видел света. Не пробовал ничьей крови. Он забирал наших братьев… И когда остался только я, он решил вырваться. На свободу.
– Что ты такое говоришь? – Ельга смотрела так, будто брат у нее на глазах сошел с ума.
– Я правду говорю.
– Но откуда ты знаешь? Насчет наших братьев…
Свен посмотрел на нее и помолчал. Он не был искушен в подобных делах, но понимал: одноглазый Один удостаивает смертных беседой не для того, чтобы они делились его откровениями с женщинами, пусть и лучшими.
– Этого я не могу сказать. Но я знаю. И еще я кое-что знаю, – Свен подошел и приобнял сестру за плечи. – У нас все получится. Теперь удача принесет мне победу во всяком деле, на какое у меня хватит отваги. И древляне будут наши, и стол киевский мы с тобой никому не уступим.
Ельга села на скамью. Вид у нее был потерянный. Сейчас она по-новому взглянула на самое важное событие своей прошедшей жизни и не могла так сразу это осмыслить.
– Ничего не бойся, – добавил Свен. – Боги с нами, и они пообещали нам помощь.
Уже выходя на солнечный двор, он подумал, что одной важной вещи он еще не знает. Ведь Один посулил прислать к нему на помощь валькирию. Поначалу он счел, что Отец Ратей говорит о Ельге: она передала ему отцовский меч, исполняя тем самым неведомую ей волю Одина. С посвященными всегда так: они творят волю богов, даже когда не знают их конечной цели. Да и чем она не валькирия, подносящая чашу с пивом мертвых? Но сейчас у него мелькнула мысль: нет, не она. Какая-то другая женщина еще войдет в его жизнь, сверкая шлемом и щитом.
