А глаза… Ингер едва не вздрогнул, встретив взгляд ее желтовато-карих, янтарных глаз с зелеными искрами. Из-под черных бровей, изогнутых на внешнем конце, взгляд ее ударил, как мягкая стрела, и пронзил насквозь. Он бы не дружеским, не враждебным, а испытующим. Сама земля Полянская этим взглядом вопрошала: что ты за человек, Ингер, Хрориков сын? Достоин ли править и владеть мной?
Ельга смотрела в глаза Ингеру, едва не забыв, что должна сказать. Эту ночь она не спала от волнения: каким он окажется, ее незнакомый стрыйный брат, будущий владетель земли Русской? Тот, что уже завтра ступит на порог? И вот он… Казалось бы, лучшего наследника отцу и желать нельзя. Молод – у него впереди еще много-много лет для славных дел. Красив, как юный Перун – за таким народ охотно пойдет и на пир, и в бой. Боги не зря томили киян долгим ожиданием – такого князя стоило подождать. Он будто сошел с неба – дар богов уставшей от ожидания земле Полянской.
Ингер оглянулся на молодую женщину рядом с собой; ступив за порог, он взял ее за руку. Ельга с жадностью взглянула на его спутницу. Какая она – ее невестка, та, что отныне станет очень важной частью ее, Ельги, жизни? Та, что по-своему поставит этот дом и создаст новый уклад для всех его обитателей?
При первом взгляде на нее радовалось сердце. Юная – пожалуй, чуть моложе самой Ельги. Красивая: белая кожа, золотистые веснушки – будто нивяница на лугу. Яркие губы сложены так, будто вот-вот приоткроются, как расцветающий цветок. Держится скромно, смотрит немного искоса, исподлобья, как лукавый ребенок. Весь облик ее был исполнен прелести, и впервый миг Ельга мысленно согласилась: такая жена под стать молодому князю киевскому.
Только глаза ее показались Ельге слишком старыми для столь молодого лица – голубые, холодные и притом манящие, как глубокая вода. Дрогнуло сердце в груди, повеяло тревогой. Теперь эта женщина – владычица Киева и всей земли Русской. Как прежде была княгиня Ольведа, а до нее ее мать, княгиня Придислава, и так до самой Улыбы. Ингер – отныне глава их рода, и его жена, хоть и моложе, для незамужней его сестры заступит место матери.
Первому Ельга подала рог Ингеру, произнося слова приветствия, потом подошла к его жене.
– Это Эйфрида Прекрасная, дочь Эйфрида Грача, суженая моя, – сказал Ингер. – Я буду рад, если вы полюбите друг друга.
И хотя мягкий, приятный голос его звучал дружелюбно, Ельга угадала: это ради ее блага он надеется, что они поладят. Это ей нужно поладить с Эйфридой. А Эйфриде заботиться ни о чем не требуется – здесь и так все будет для нее. Ельга поцеловала невестку; щека гостьи была мягкой, свежей, не теплой и не холодной, а будто лист, нагретый солнцем. И отчего-то дрожь пробежала по спине Ельги, словно в жаркий день повеяло на нее прохладой тенистой заводи.
Первая встреча вышла натянутой: нужно было переговорить столь о многом, что никто не знал, с чего начать. Ингер представил киевским боярам своих спутников – холмоградских бояр, Ельга познакомила его с самыми видными из киевских мужей нарочитых. Конечно, на первый раз он мало кого запомнил. Из холмоградцев и она запомнила только Ивора – Ингерова воспитателя. Асмунд уже болтал потихоньку с рослым белобрысым парнем – Иворовым сыном Ратиславом, стоя в стороне от больших людей. Ельга улыбнулась, глянув на них: Асмунд никогда не терялся, и незнакомые у него живо становились знакомыми. Он тайком подмигнул ей, будто обещал: и с этим управимся.
– А что-то я никого не вижу… – Вячемир еще раз оглядел сидящих на скамье холмоградских бояр, прищурившись и тем будто прося снисхождения к старческой слабости своего зрения. – От рода госпожи… – он взглянул на Эйфриду, – есть ли кто? Ее отец… как ты сказал?
– Ее отец – Эйфрид Грач. Он варяг плесковский, с реки Великой, – коротко пояснил Ингер.
– И кто он там, на реке Великой? Не слыхали мы про такого…
– Он… человек Стремислава, князя плесковского. При броде живет и княжьими делами насчет переправы ведает.
– Человек? – ожидавший услышать что-то вроде «князев брат» Вячемир его не понял. – Княжий человек? А в родстве-то он с кем?
– У них… мало родни, – с неохотой признал Ингер. – Он из варягов плесковских, говорю же. Дед его из заморья прибыл и Стремиславову отцу служил, а сам он в юные годы оружие носил в дружине у Стремислава и брата его, Борослава.
– Там в заморье-то дед-то хорошего рода был? – будто подсказывая нужные слова, дружелюбно уточнил Славигость. – Был знатным вождем, конунгом? Потомком богов тамошних?
Прожив много лет под властью Ельга из рода Скъёльдунгов и зная его семейную сагу, бояре знали и то, как часто потомки Одина теряют владения и отказываются заброшены судьбой далеко от родных краев.
– Он… – Ингер бегло глянул на Прекрасу, но она не подняла глаз, поскольку помочь ему не могла: она ничего не знала о своих заморских предках. – Но в их роду никогда не было рабов! – воскликнул Ингер, вспомнив, что Хрок говорил ему, когда они обсуждали этот брак. – Мужи были честные.
Пытаться обмануть киян ему в голову не пришло: в Ладоге и Холмогороде имелось достаточно людей, хорошо знавших правящие роды Севера и кто чей потомок, и варяжская речь киян показывала, что здесь тоже люди сведущие.
Бояре переглядывались в недоумении. Женщина в ярком платье из красного с узорами греческого шелка, в белом шелковом убрусе, с шитым золотом очельем и с золотыми кольцами на висках, с золотыми перстнями на пальцах, среди простых женок выделяется, будто волшебная жар-птица из Ирия среди домашних курочек. Она может быть только водимой женой князя – да Ингер и назвал ее своей женой. Но водимая жена должна иметь знатную родню, часть которой приедет в чужие края вместе с ней. А тут… какой-то варяг… с брода…
– Оружие носил? – Вячемир глянул на гридей, среди которых выделялись яркими одеждами погруженные в оживленную беседу Асмунд и Ратислав. – В отроках был?
– А теперь он перевозчик, что ль? – недоуменно нахмурился Гостыня. – Не пойму тебя…
– Да ведь говорят, будто сам Кий перевозчиком был, – улыбнулся Братимил. – Потому перевоз Киевым зовется. А как женился на Улыбе, то князем стал других не хуже. Так и эта жена молодая не хуже Кия родом, выходит.
– Ты эту бабью болтовню оставь, Братилка! – сердито осадил его Вячемир. – Как он мог перевозчиком быть, когда был он князем с Левобережья? А перевоз Киев – это где он с родом своими через Днепр перешел, когда на горы наши направлялся.
– Как на лов ехал, когда под дубом уснул, – вставил Ворон.
– О той переправе ради памяти и зовется перевоз Киевым, – продолжал Вячемир. – А что он там сам перевозил – то ложь врагов наших, это древляне брешут…
Он запнулся, вспомнив, как много всего еще придется рассказать новому князю о древлянах. Ингер ведь ровно ничего не знал о том, что прибыл возглавить идущее на рать войско.
И снова все воззрились на Эйфриду, будто надеялись по ее виду прочесть отгадку. Должно же у этого чудного выбора быть какое-то объяснение!
