– Почему бы нет? Со жнецом я защищен надежнее любой твари в Дельте, – он угрюмо усмехнулся.
Доггинз поглядел сначала на Найла, затем на Манефона.
Слова были излишни, все великолепно понимали друг друга. Дальнейший путь без Симеона станет куда более опасным. Да и самому Симеону с раненым на руках грядущая ночь не сулит ничего приятного. Вместе с тем иного выхода, кроме как бросить все и повернуть вспять, не было. Что-то в душе восставало против такой мысли; чувствовалось, что и остальные тоже заодно.
– Ладно, – сказал, наконец, Доггинз. Он нагнулся и начал упаковывать мешок. Найл с Мане-фоном последовали его примеру.
– Еще раз напоминаю, – наказал Симеон, – самое пагубное в Дельте – ослабить внимание. Поэтому прошу вас, будьте постоянно бдительны.
– И ты тоже, – Доггинз положил руку на плечо Симеону и постоял так несколько секунд. – Если все будет как надо, возвратимся завтра. Если в течение двух суток не появимся, начинайте выбираться обратно. Только поприметнее, все равно оставляйте за собой какие-нибудь следы.
– Непременно.
Они пошли, не оглядываясь.
Спустившись по тропе, вскоре достигли кромки леса. Теперь, наконец, взору открылась полная панорама Великой Дельты, так что можно было получить более четкое представление о ее очертаниях. Впереди, милях в двадцати, параллельно гряде оставшихся сзади холмов тянулась другая, западная. Правой частью Дельта постепенно снижалась в сторону моря – скучный простор, поросший тростником и невысоким кустами. Местность слева продолжала подниматься вверх; здесь сразу за болотами начиналась сельва. Двойная цепь холмов вдалеке сходилась воедино и, судя по всему, тоже постепенно сглаживалась. С этого направления сейчас дул ветер – сухой, жаркий. Непосредственно впереди простиралась болотистая низина, и теперь с ровного места было видно, что она сплошь щетинится высоким тростником ростом выше человека. Все запахи теперь перекрывал запах гнили, доносящийся из сельвы, единственным звуком было тоскливое завывание ветра в тростнике.
Главный ориентир – стоящий над местом слияния рек холм – виднелся впереди, но к нему не вела ни единая тропка. Пройдя четко очерченную травянистую полосу, путники уткнулись в сплошную стену из кустов и тростника. Манефон первым вломился в поросль с мачете в руке. Первые двести метров дались сравнительно легко: земля под ногами была податливой, но достаточно твердой. Дальше характер тростника менялся: он сделался выше и толще, так что пришлось пустить в ход мачете. Отдельные стебли по твердости не уступали бамбуку. За четверть часа вперед продвинулись лишь на сотню метров, и Манефон запыхался. Воздух был жарким и влажным.
– Погодите минуту, – проговорил Доггинз. – Так не пойдет. Эдак мы и за месяц не прорубимся, – он стянул с плеча жнец. – Дайте-ка попробую.
Опустившись на одно колено, он не спеша нацелился и нажал на спуск. Стоило повести стволом, как тонкий синий луч подрезал тростник, будто невиданная коса, и стебли пошли осыпаться на землю. Впереди обозначилась четкая, в сотню метров длиной тропа.
– Каково? – довольно осклабился Доггинз. – Надо только чуть подумать головой.
Он первым двинулся вперед. И хотя тростник теперь не нужно было ни сечь, ни расталкивать, темпа так и не прибавилось. Павший тростник образовал толстый ковер, ноги в котором застревали, так что путники едва не с каждым шагом валились на колени. Встречались и места, где стебли росли настолько густо, что удерживали друг друга на весу, и здесь опять приходилось применять силу. Доггинз пускал в ход жнец еще дважды, пока, наконец, не стало ясно, что усилия напрасны. Они продирались уже, по меньшей мере, час; за спиной пролегала широкая, прямая тропа. Впереди, совершенно четко, тростник шел еще гуще. Вместе с тем отсюда, с места теперешнего привала по-прежнему была видна оставленная час назад стоянка.
– Надо бы сюда ручную тысяченожку, чтобы перла впереди, – Доггинз унылым взором обвел обступающие со всех сторон стебли, иные до пяти метров в высоту. – Придется, наверное, возвратиться и поискать другой путь.
Они посидели еще минут пять, восстанавливая дыхание; Найл не успевал промокать носовым платком пот, струящийся по лицу и шее. Духота стояла ужасная. Когда собрались подниматься, Манефон вскинул вдруг руку, призывая всех замереть. На расстоянии было слышно: кто-то ломится через тростник. Внезапно звук стал отчетливей, будто направлялся непосредственно в их сторону. Путники бесшумно подняли оружие, держа пальцы на стековых крючках. Когда, казалось, прущая напролом махина вот-вот уже выкатит из тростника, звук неожиданно сменил направление. Помимо шума ломающегося тростника слышалось также негромкое похрюкивание и тяжелое дыхание.
Спустя секунду выявился и внешний облик создания. На расстоянии в десяток метров над тростником двигалась окованная панцирем спина – округлая, покатая. Секунду казалось, что это гигантская черепаха. Но вот животное, шутя сломив остающиеся стебли, вырвалось на проложенную людьми тропу. Мелькнула плоская жабья морда с рогатыми надбровными выступами, упрятанная в панцирь массивная спина и короткие мощные ноги. Ступни у чудовища были очень большие и с перепонками, словно у утки, и двигалось оно неуклюже, раскачиваясь из стороны в сторону. Мелькнул напоследок и скрылся короткий, но сильный хвост, также в роговой оболочке.
– Боже ты мой, это еще что? – спросил Манефон. Доггинз пожал плечами.
– У большинства этих тварей даже названия нет. Хотя и без того ясно, что ей наплевать на шум, который она поднимает. С таким панцирем, небось, никакая угроза не страшна.
Снова тронувшись в путь, они выбрались на тропу, проторенную чудищем сквозь тростник. На тропе никого уже не было, хотя издалека все еще доносились треск и сухой шелест.
– А отчего б нам не пойти здесь? – предложил Доггинз. – Все лучше, чем возвращаться.
Когда двинулись по следу чудища, идти стало легче; его вес прибил тростник, приплющив к земле; в одном месте оно даже выворотило небольшой куст. До этой поры они шли, углубляясь в нужном направлении вперед и вправо. Когда одолели с четверть мили, грунт стал более вязким; вода, просачиваясь, чавкала сквозь тростник. На одном из участков чудовище сделало поворот в сторону тверди – как оказалось, в сторону сердцевины Дельты.
Идущий сзади Найл поминутно оглядывался. Не потому, что чувствовал слежку. Просто следовал наказу Симеона: замыкающий должен постоянно быть начеку. Когда, сменив направление, углубились еще на пару сот метров, Найла вынудило остановиться и оглянуться ощущение странной неуютности. Чудится, или глаза действительно уловили мимолетное движение там, где в тростнике теряется след? Не заметив, что их товарищ остановился, Манефон с Доггинзом продолжали двигаться вперед. Когда шаги постепенно смолкли, Найл в набрякшей тишине различил еще один звук: вкрадчивую поступь в гуще тростника, в паре метров слева. Напряженно вслушиваясь, он подался вперед, но вот когда перемещал вес с одной ноги на другую, внизу громко треснул стебель, и шорох тотчас же смолк. Найл не чувствовал беспокойства; жнец в руках придавал уверенности.
