— Да. — Стас не понял, как вообще членораздельно смог составить односложный ответ! Язык ворочался во рту, как дохлая селедка. — У тебя есть техническое образование? — невнятно поинтересовался.
— У меня есть голова, и я умею работать с Интернетом.
— А дом взрывать не жалко?
— Спроси еще, не жалко ли мне папу.
— Считай, спросил.
— Жалко, — кивнул отцеубийца. — Мне жалко нашего общего прошлого.
— А общего будущего с папой уже давно нет?
Зарецкий произвел рукой изящный жест и принял позу размышляющего философа. Красуется, сволочь, подумал Гущин и изобразил лицом смертельно заинтересованного слушателя. «Покерная» партия, где ставкой были жизни, продолжалась, следователь помаленьку навязывал свою игру. В отличие от карточной соперничество двух интеллектов — преступника и сыщика — было ему привычно. Майор съел стаю волков, выискивая по оговоркам-недомолвкам определяющий мотив! И всякое бывало, порой приходилось и простофилей прикидываться. С московским картежником это, увы, не прокатило. Но негативный результат — продукт, с которым можно поработать, отталкиваясь от ошибок.
— Будущее было. Еще час назад.
Здесь Константин слукавил. Когда он узнал, что полиция подобралась к нему вплотную, мысль «С папой придется расставаться» начала укореняться. Вначале, правда, рассматривалось только расставание как таковое. Но позже, когда принялся шибко беспокоить вопрос безбедного существования, сын в мыслях «пожалел» родителя: «Тебе придется жить с позором, ты этого не вынесешь, так, может, лучше — безболезненно и сразу?..»
Нет, безусловно, Константин все сделал, чтоб сбить сыскарей со следа! Но его рука не дрогнула, когда бутылка французской воды «Перье», солидная, стеклянная, с толстым донышком, опускалась на голову родителя. Папа знал, как отследить финансовые потоки, текущие в карман сбежавшего сына, только он мог врезать по живому. По мошне.
Короче, к расставанию с родителем Фермер подошел уже готовым. И в какой-то степени был даже благодарен сыщику, тот как бы принял за него решение отряхнуть прах с ног своих, и теперь перед Константином предстала вся ВСЕЛЕННАЯ. Лондон с крепенькими конопатыми девчонками, Париж с много возомнившими о себе француженками, жаркий Мадрид, непритязательный Чикаго…
План вырваться из Сочи по фальшивому паспорту, к сожалению, уже не сработает. Но выехать из города можно и на попутках, а вообще… кто будет искать покойника? Сегодня Константин Зарецкий погибнет под развалинами дома вместе с папой и московскими гостями. Там же обнаружат разметанные во все стороны останки маньяка Таришвили. Который — ой-ой-ой! — пришел к другу, где его знает каждая собака совсем не фигурально. Вероятно, Сандро хотел попросить помощи у друга или тривиально обокрасть, денег на уход в бега у него не было…
— У меня самого есть еще один бонусный вопрос, — внезапно произнес Зарецкий. — Почему вы называли меня в разработке Фермером?
«Боже ж мой! — саркастически восхитился следователь. — Нас, оказывается, колхозное прозвище задело? Мы б хотели, чтоб нас Царем убийц величали?»
Но Гущин приглушил издевку. Он полностью контролировал беседу, давно привык не попадаться на мелочах, а потому изобразил недоумение:
— Не понял. Откуда ты знаешь, как мы тебя называем?!
Любая контригра, оставшаяся тайной для противника, дает значительное преимущество. Фермер не знает, что Кузнецовы обнаружили микрофон в номере Марины, и раскрывать этого категорически нельзя. Сыщик округлил глаза, до невозможности польстив убийце! На губах Зарецкого зазмеилась тонкая иезуитская улыбка превосходящего интеллекта.
— А как ты думаешь, Станислав… я приходил в номер старшего лейтенанта Мыльниковой — шею лебедю свернуть? Нет, уважаемый, я приходил туда, чтобы установить микрофон.
Фермер, наслаждаясь ошарашенностью Гущина, сделал паузу, а Стас забормотал:
— Ты слышал все, что мы говорим… Ты поставил номер на прослушку…
— Я должен был знать, когда и как старший лейтенант Мыльникова узнает о гибели Ирины. — Константин подвел итог и вернулся к важному для его эго вопросу: — Так почему я — Фермер?
— Злаки, васильки, — продолжая изображать шок и оторопь, забубнил майор. — Я, правда, предлагал дать тебе другое имя — Коллекционер. Но его забраковали.
— Почему? — Зарецкий поднял брови. — Ты верно меня понял, Стас, ты догадался, что я творю — коллекцию. Собрание из прихотливых куколок… Ведь женщины в мундирах — это нечто особенное, ты не находишь?
— Нет.
— Не обижай коллег, майор. Признай, в тебе говорит дух противоречия. Женщины в мундирах — это… — Зарецкий мечтательно причмокнул. — Недоступность, отличительность, закрытость… — От неких нахлынувших воспоминаний глаза маньяка затуманились, и Стаса затошнило.
— Тогда зачем ты дарил женщинам в форме побрякушку?! — перебил майор. — Побрякушка, пусть даже антикварная, слабо… даже глупо сочетается с мундиром!
Любой намек на глупость звучит вызовом для самоуверенного психопата, но Гущин сделал так намеренно. Он понимал, что дразнит смерть, но полуприкрытые глаза убийцы заставили майора забеспокоиться о двух женщинах наверху: одна из них носила форму! Нельзя позволить психопату сосредоточиться на воспоминаниях об убийствах, Фермер сказал, что до того, как опустеет пляж, времени достаточно. И если он решит его потратить не на беседу, а на что-то другое…
Стас вызвал огонь не себя, не позволяя убийце сосредоточиться на образах женщин в форменной одежде.
— Ты сказал — побрякушку? — Лицо Зарецкого заледенело. — Ты сказал…
— Прости! — воскликнул Гущин. Мысли о мертвых женщинах в мундирах оставили убийцу, и можно начинать виниться. — Этот браслет мне так осточертел, что я его иначе в мыслях и не называл. Так что прости, у меня просто вырвалось. Браслет что-то значит для тебя, Костя? Он принадлежал какой-то важной для тебя женщине?
— Он принадлежал твари.
Впервые затейливую старинную вещицу Константин увидел в самолете двенадцать лет назад. Поздняя осень, ночной рейс Москва — Сочи, хвост почти пустого авиалайнера и полупьяный парень рядом. Практически все пассажиры дремлют, но розовощекому смазливому блондинчику не спится, хочется поговорить. Он предложил восемнадцатилетнему студенту выпить, и Константин не отказался, хлебнул немного коньячку. Сосед, представившийся Мишей, был настроен мечтательно, лирически. Он достал из внутреннего кармана куртки длинный бархатный футляр и, открыв коробочку, показал ее содержимое юному собеседнику:
— Глянь, что у меня есть.
Константин поглядел на серебряную змейку с аметистами и эмалью, кивнул:
— Красиво.
— Женщине везу, — покачивая коробочкой так, чтобы аметисты сверкали под неярким светом ламп, весомо произнес сосед. — Знаешь, какая она у меня? — Михаил, сложив локти углом под шеей, изобразил большую женскую грудь. — Размер шестой, не меньше.
