Во-вторых, доходы от спиртного могли стать значительной частью бюджета. С3 декабря 1924 г. допущены к производству и продаже напитки крепостью до 30 градусов, а с 1 октября 1925 г. допущена к продаже 40-градусная водка. С этих пор потребление алкоголя неизменно росло.
Конечно, «сухой закон» не означал того, что люди перестали пить. Часто вместо водки и самогона в дело шли медицинский спирт, одеколон, политура и даже заспиртованные экспонаты. К.И. Чуковский в апреле 1924 г., описывая в дневнике экскурсионную станцию в Лахте, замечал: «Учреждение патетически ненужное: мальчишки и девчонки, которые приезжают с экскурсиями, музеем не интересуются, но дуются ночью в карты; солдаты похищают банки с лягушками и пьют налитый в банки спирт с формалином»
[70]. Криминолог М.Н. Гернет так писал об алкогольном подполье: «…„зеленый змий“… согнанный с зеркальных витрин богатейших магазинов, с полок и прилавков кабаков и ресторанов, он уполз в подполье и нашел себе там достаточно простора и немало пищи»
[71].
Запрет на продажу алкоголя, естественно, не мешал находить его потребителям. Из воспоминаний поэтессы и актрисы Лидии Лесной, в 1918 г. работавшей секретарем редакции еще не закрывшегося журнала «Новый Сатирикон», мы знаем о случае, героями которого стали сотрудники журнала, Александр Грин и Аркадий Аверченко. Местом действия являлся ресторан «Альберт», находившийся в доме № 18/57 по Невскому проспекту.
«Только что кончилось редакционное совещание. Грин сидит в глубоком кресле и думает о чем-то, видно, невеселом. Аверченко щелкает замком портфеля и говорит:
— Господин заядлый пессимист, бросьте вашу чертову мерехлюндию, едем обедать к Альберту.
Грин отвечает медленно, подбирая рифмы:
— Уважаемый патрон.
Приглашеньем я польщен,
Но в ресторанах запрещен
Благородный выпивон…
Какой смысл там обедать?
— Чай будем пить! — с веселой беззаботностью отвечает Аверченко.
— Едем!
На другой день Грин мне рассказал:
— Приехали мы к Альберту, знаете этот симпатичный ресторанчик против Большой Морской? Аверченко там завсегдатай. Подходит официант:,Что прикажете, Аркадий Тимофеевич?“ — „Дайте нам чайку!“ — „Уж это как водится!“ — „И севрюжинки с хреном“.
И приносит официант на подносе две чашки и два пузатых чайника, белые, фарфоровые. Аверченко наливает мне и говорит: „Пейте залпом, он холодный“. — Я глотнул. Батюшки-светы! Выпивон!
Оказывается, в одном чайнике — портвейн, в другом — английская горькая! Вот что значит завсегдатай!..
Когда Грину, смеясь, предложили стать завсегдатаем у Альберта, он молча вывернул пустые карманы пиджака»
[72].
Любопытно, что похожий случай обыгрывался М. Зощенко в рассказе «Лимонад». Время действия — 1920-е гг., когда запрет на продажу спиртного сняли, однако привычки остались:
«Покушал суп. Начал вареное мясо кушать — охота выпить. „Заместо, — думаю, — острых напитков попрошу чего-нибудь помягче — нарзану или же лимонаду“. Зову.
— Эй, — говорю, — который тут мне порции подавал, неси мне, куриная твоя голова, лимонаду.
Приносят, конечно, мне лимонаду на интеллигентном подносе. В графине. Наливаю в стопку.
Пью я эту стопку, чувствую: кажись, водка. Налил еще. Ей-богу, водка. Что за черт! Налил остатки — самая настоящая водка.
— Неси, — кричу, — еще!
„Вот, — думаю, — поперло-то!“
Приносит еще.
Попробовал еще. Никакого сомнения не осталось — самая натуральная.
После, когда деньги заплатил, замечание все-таки сделал.
— Я, — говорю, — лимонаду просил, а ты чего носишь, куриная твоя голова?
Тот говорит:
— Так что это у нас завсегда лимонадом зовется. Вполне законное слово. Еще с прежних времен… А натурального лимонаду, извиняюсь, не держим — потребителя нету.
— Неси, — говорю, — еще последнюю.
Так и не бросил. А желание было горячее. Только вот обстоятельства помешали. Как говорится — жизнь диктует свои законы. Надо подчиняться»
[73].
Большинство горожан, впрочем, не столь интеллигентны и талантливы, как Аверченко и Грин. 5 июля 1919 г. поиск мест незаконной торговли спиртным привел милиционеров в гостиницу «Аркадия», которая находилась на углу Литовского и Кузнечного переулков. В рапорте сообщалось: «Все помещения были заняты настолько пьяной публикой, что двери некоторых номеров пришлось взламывать, ибо ночующие там находились в бессознательном состоянии. Номерщик и коридорный… также были пьяны»
[74]. В январе 1925 г. самогонщиков удалось обнаружить даже во 2-й психиатрической больнице в Лесном. Садовник и конюх умудрились наладить там работу трех самогонных заводов
[75].
Не менее актуальной проблема была и для населенных пунктов губернии. Особенно славилась Луга, которая пользовалась популярностью у дачников благодаря сухому климату, красивой природе и замечательной речке. Тем не менее пьянство местных поражало и видавших виды ленинградцев. Один из них накануне отмены «сухого закона» писал:
«Луга — самый пьяный город нашей губернии.
„В Москве сорок сороков, в Луге — 300 кабаков“, не без гордости повторяли лужане еще в дореволюционное время.
Эту свою репутацию Луга поддерживает и до сего дня.
Крестьяне говорят:
„Луга-пьяная“.
Ах, как пьют в этой маленькой, облепившей свою собственную речонку, Луге.
Пьют и в уезде. В деревнях, по дороге, в поселках, на постоялых дворах.
Пьют пиво и самогон.
Сколько стоит бутылка самогона?
Ответ неожидан:
„Дюжину пива“, или — „3 аршина“…
Самогон „продают“ за пиво, за ситец, за валенки, варежки, хомут, за хлеб, наконец»
[76].
