«Диагноз: второй день получки»
«Ужасом веет в рабочих районах в дни получек. <…> Люди, что отравленные мухи, шатаются по улицам заводского квартала. С бессмысленно блуждающими глазами ходят наши рабочие, испускают какое-то бормотание вместо песен.
Загляните в пивные, — какое отталкивающее зрелище представится вашим глазам! Люди, подобные животным, сидя кто на чем попало, даже на полу, как дикари держат в грязных руках кусок, похожий на колбасу, и рвут его зубами, запивая самогоном, политурой и пивом»
[106].
Такие картины из жизни рабочих представляла профсоюзная печать в середине 1920-х гг. Мечты идеологов нового общества о том, что после революции завод станет дворцом труда, укомплектованным политически сознательными, грамотными, добросовестными и обученными профессиональному мастерству рабочими, разбивались о неприглядную реальность.
Особенно масштабные формы пьянство приобретало в дни получки — это счастливый и тревожный день, обещавший строителям социализма вечер, полный свободы, ухарства и приключений:
«Получка»!!!
Пьяница, ликуя,
Гудка нетерпеливо ждет.
Его семья, беду почуя, —
С утра дежурит у ворот.
Не о семье в башке забота, —
(Пускай на холоде стоит).
Минуя главные ворота,
К «Павлухе» пьяница бежит.
Сюда с утра вонючей лавкой
Стеклися общества «цветы»:
Герои драк, шпана с канавы,
«Ширмач»
[107], сбежавший от облавы,
«Марухи», гопники, коты,
Сюда пришел и наш пьянчужка,
За столик сел и постучал…
И, как к возлюбленной, он к кружке
Губами трепетно припал.
А там пошло…
За кружкой кружку
Глотает, меру потеряв.
И уж какая-то «подружка»
Куда-то тянет за рукав
[108].
Подобные особенности времяпрепровождения приводили к прогулам и убыткам, что особенно беспокоило власть:
«Среди значительной части рабочих сохранилась традиция „спрыскивать“ получку пьянкой.
Получив деньги, они идут в пивную, где и пропивают заработок, вместо того чтобы использовать его на свои хозяйственные нужды.
А на следующий день такой рабочий не идет на работу, а если и является на производство, то заваливается спать или, не будучи в состоянии чего-нибудь соображать, ломает при „работе“ машины.
Каждый следующий за получкой день приносит производству тысячные убытки»
[109].
Большей частью рабочие пили в дни получек (чтобы уменьшить вред, один из рабкоров предложил выдавать получку перед днями отдыха), а также во время праздников и дней отдыха. «Сегодня престольный праздник. Пьянство. Рабочие ходят друг к другу в гости. В казармы „батюшку“ пригласили молебен служить. Входит он в одну комнату, а гости врастяжку валяются. Хозяин под столом, половики сбиты, на столе водка. <. > Вечером веселье в разгаре. Песни, пляска, все пьяные, „коммунисты“ тоже не отстают», — такую картину праздника нарисовал знаток рабочего быта И. Жига в публицистических очерках «Думы рабочих, заботы, дела» (1927 г.)
[110].
В 1920-е гг. отмечались как новые, советские, праздники — 22 января (День 9 января 1905 г.), 12 марта (Низвержение самодержавия), 18 марта (День Парижской коммуны), 1 мая (День Интернационала), 7 ноября (День пролетарской революции), так и дореволюционные, религиозные — 7–8 января (Рождество Христово), 19 января (Крещение Господне), 7 апреля (Благовещение), 19 августа (Преображение Господне), 28 августа (Успение Богородицы). Нерабочими были также Страстная суббота и второй день Пасхи, Вознесение Господне и Духов день. И те и другие праздники советские граждане отмечали с употреблением алкогольных напитков.
Журнал «Производственное совещание» в 1926 г. зафиксировал рост субботних и понедельничных прогулов, носивших «похмельный» или «запойный» характер
[111]. Газета «Красный путиловец» 26 июля 1927 г. сообщала: «После получки наши рабочие болеют больше. Бывали случаи, когда по 20 человек из цехов приводили пьяных, которых с почетом выводят за ворота для дальнейшего лечения». Массовыми прогулами, нарушавшими производственные процессы на предприятиях, отмечались и послепраздничные дни, когда на некоторые заводы не являлись по несколько сотен рабочих.
Жалобы и призывы что-либо изменить в основном неслись со стороны женщин. Работница Судостроительного завода имени Андре Марти описывала, что происходит в этот день в расположенной неподалеку столовой: «Загляните в столовую „Пролетарий“ по Мясной улице, дом 16. Что там творится в дни получек, Аллах ведает! В столовой процветает пьянство. Взяв в кооперативе водки, рабочий ловко вышибает пробку на панели около входа, а потом в столовой, точно дома, выпивает. Администрация слепа, она потеряла обоняние и зрение и не видит и не чувствует запаха алкоголя, совершенно не следит за этим недопустимым явлением. Да и мы, товарищи, плохо видим, а если и увидим, что пьет наш сосед по столику, махнем рукой: мол, не наше дело, пьет и пусть пьет, лишь бы в душу шло. В 7 часов заперт вход с Мясной улицы, а оставшихся посетителей выпускают через запасный выход, с улицы Войти-ка. Вот тут-то и можно наблюдать около 7 1/2 часов, как из столовой выходят вдрызг пьяные. Мне случайно пришлось наблюдать такую картину: выпущенный из столовой пьяный мужчина пристроился с площадки, вообразив, что он в уборной, по лестнице пошел запах перегара. Пора прекратить это безобразие. Авторитет столовой нужно охранять. Столовая — наше достижение. Правление к-ва „Пролетарий“, подтяни кого следует!»
[112].
Причины внимания к проблеме женщин вполне понятны: они были не только работницами, но и женами. Прожить на зарплату простого рабочего и так было нелегко, а если значительная ее часть пропивалась, то ситуация становилась совсем тяжелой. Речь шла не о невозможности купить лишнюю игрушку детям или предмет гардероба, а самой обыкновенной еды. Для жен и матерей добрая традиция «спрыска получки» с последующим загулом на несколько дней была кошмаром, лишающим семью шанса на достойную жизнь. Из-за этого они готовы были унижаться и стеречь мужа у проходной, стараясь отобрать деньги до того, как он попадет в пивную. Таких несчастных называли «буксирами»:
