Фактическая информация, которой мы обладаем, склоняет к тому, что художественное описание не сильно отличалось от действительности. Так, в начале 1925 г. к ответственности был привлечен заместитель заведующего портовой конторой «Северокустарь» И.А. Голубев за систематическую растрату. По словам Голубева, он проиграл около 5 тыс. руб. во Владимирском клубе. В это же время к помощнику прокурора Центрального района явился уполномоченный в Ленинграде комиссии по постройке госзданий в Николаевске, инженер И.С. Серебрянский, заявивший о сделанной им растрате 5 тыс. руб. Деньги он проиграл также во Владимирском клубе
[344].
Владимирский клуб в то время — самое культовое и «цивильное» место, другие подобные места были куда более злачными. Вот, например, описание клуба «Торговый», которое мы знаем благодаря освещению в прессе суда над его сотрудниками, поколотившими пьяных и буянящих посетителей.
«Перед нами проходят ночные тени города.
— Официанты и швейцары игорного клуба, лотошники, клубные дамы, завсегдатаи буфета, торгующие круглые сутки девицы „без предрассудков“…
Они вводят нас в особый мир. Мы входим сюда с опаской.
Здесь спят только за карточными столами, ужинают только с незнакомыми, не обижаются, когда их „вежливо просят о выходе“, воруют друг у друга каракулевые шапки и ходатайствуют о допущении в уборную бесплатно, ибо иначе — не хватит на „последнюю карту“ в лото…
Вот швейцар этого заведения, Антонов.
— Я швейцаром здесь 1 1/2 года, мне всего 42 года, но я чувствую себя инвалидом… Уходя из дому, я каждый раз прощаюсь с семьей так, точно иду на казнь…
Его бьют постоянно. Почтеннейшая публика. И он привык. Тоном расторопного философа он поясняет:
— Мне дают по морде, и я в ответ даю по морде.
И он спрашивает:
— А что же делать? Если на каждого, кто меня ударил, я подал бы в суд, все суды были бы завалены жалобами…
Свидетель, помощник коменданта, рассказывает, в голосе у него отчаяние:
— Какая публика бывает? А такая. Сидит посетитель в буфете, с дамой и вдруг — крик, дама стянула у него бумажник и с ним исчезла. Другой посетитель заявляет, что сосед только что вытащил у него из кармана каракулевую шапку.
За сутки через клуб „Торговый“ проходит до 800 человек, а в ночь на воскресенье — до 1000. Приходят уже пьяные, часто избитые, выкинутые из какого-нибудь бара, наглые, возбужденные. И скандалят, скандалят, — точно за этим и пришли.
Когда были наряды милиции, было лучше, после снятия пикета милиции коменданты не справляются. Их бьют постоянно. Сами коменданты не оставались в долгу.
„Другой свидетель видел, как женщина рвалась в клуб, а ее не впускали, тогда она забилась в истерике.
— Вот эта самая! — радостно узнает свидетель в толпе потерпевших некую гражданку.
Ее вывели, попросту вытолкали на улицу.
— А для чего вы пришли в клуб? — задает ей вопрос прокурор тов. Григорьев.
— Разве мы не имеем таких же прав, как мужчины, — следует ответ. — Я пришла заработать.
— Как?
— Очень просто. Я — проститутка…“»
[345].
Уполномоченный Народного комиссариата Рабоче-крестьянской инспекции Л.С. Залинсон в данном «Красной газете» интервью заявил, что «причины растрат — главным образом пьянство и картежная игра»
[346]. По мнению одного из авторов сборника «Растраты и растратчики», Н.Н. Гедеонова, неопровержимой является связь растрат, азарта и алкоголя: «Алкоголь и азарт могут не только вызывать собою учинение растрат для их непосредственного удовлетворения, когда они засасывают человека в свою тину, делая его безвольным рабом разгоревшихся страстей, но и создавать условия, весьма благоприятствующие осуществлению этих преступлений; под влиянием хотя бы в незначительной дозе воспринятого алкоголя или в пылу разгоревшихся страстей азарта человеку всегда будет легче посягнуть на вверенные ему по службе ценности, чем в совершенно нормальном состоянии, когда он действует вполне сознательно и уравновешенно»
[347].
Н.Н. Гедеонов, как и многие другие властные пропагандисты, напирал на то, что жертвами соблазна становятся те, кто попал под влияние чуждых пролетарию и коммунисту ценностей и «отрыжки старого быта»: «Суммируя имеющиеся у нас сведения, мы приходим к тому заключению, что влияние алкоголя и азарта на растраты велико и всеобъемлюще; оба эти фактора мощно пополняют ряды правонарушителей все новыми и новыми жертвами. Обилие этой жатвы имеет глубокое социально-экономическое значение, ибо веками взлелеянный капиталистический строй представляет собой самую лучшую, самую подходящую почву для их произрастания. Беззастенчивая эксплуатация одних лиц, экономически более слабых, другими, более сильными, неравномерное накопление богатств в руках немногочисленной кучки людей за счет почти полного обнищания масс, естественно, создают самую плодородную и подходящую почву для всхода и размножения таких антисоциальных явлений, как потребление алкоголя, наркотиков и процветание азарта во всех его проявлениях. Не будь этих, капитализмом созданных, социальных аномалий, не было бы и того сильного распространения алкоголизма и азарта. В нашей советской действительности эти аномалии весьма распространены, как и многие другие, от прошлого унаследованные, явления: они — не что иное, как пережиток былого, пережиток той эпохи, которая у нас безвозвратно ушла в прошлое»
[348].
Публицист А. Селиванов в статье, посвященной борьбе с растратами, показывал любителей поиграть на казенные деньги жалкими и слабыми существами:
«Едва ли будет ошибкой утверждать, что три четверти растрат учиняются людьми не злой, а только слабой воли. Чаще всего это — люди, психически больные, с волей, уже расшатанной тем или иным пороком, той или другой страстью, в жертву которой они приносят не только чужие деньги, но и всю свою жизнь.
Влюбленные субъекты, одержимые страстью к женщине, неумолимо требующей от них денег и роскоши, алкоголики и кокаинисты сравнительно реже встречаются среди лиц, запускающих руку в казенный сундук. Кадры растратчиков чаще всего пополняют игроки.
Загляните в газетную хронику: все эти маленькие люди нашего быта — кассиры, управдомы, в чьи руки попали чужие деньги, — гибнут жертвами одной и той же мечты — поймать улыбку Фортуны за клубным столом или на беговом ипподроме. Чужие, доверенные им суммы, для них отнюдь не цель, а только средство, только орудие, с которым они пробуют поймать свое счастье, свою „синюю птицу“»
[349].
